История религии. Том 1
Шрифт:
от них. Когда мужчина говорит женщине "люблю тебя", он повторяет обычную
формулу, однако у каждого отдельного человека за этими словами стоит нечто
неповторимое. Слово - символ, за которым кроется нечто неизмеримо более
глубинное... И этот символ - мост между душами.
Быть может, на высших ступенях человеческого духа или в моменты особого
внутреннего подъема слова оказываются лишними. Но, как правило, мы не можем
обойтись без слов, без понятий,
Нетрудно понять теолога Гамильтона или мистика Кришнамурти, которые
ополчились против всяких определений Бога и даже против самого слова "Бог",
так как слова имеют тенденцию фетишизироваться. Но, с другой стороны, их
попытка подняться над словами была заранее обречена на неудачу /17/. Человек
не только созерцающее и переживающее существо, но и мыслящее, говорящее.
Отказ от понятий и слов идет против человеческой природы, против потребности
людей осмыслить жизнь и опыт.
Оставаясь лишь в сфере неопределенных внутренних состояний, вера
оказывается перед опасностью превратиться в "убежище", которое не имеет
никакого отношения к нашим действиям. Голос Божий - это Голос, зовущий к
труду, к преодолению, к служению. А все это невозможно без каких-то слов,
понятий, символов. Кроме того, формы, в которые мы облекаем религиозный опыт
(миф, символ, икона), совершенно необходимы для того, чтобы люди могли
делиться им друг с другом. Поэтому попытка таких теологов, как Рудольф
Бультман, "демифологизировать" христианство столь же бесплодна, как и
попытка Кришнамурти /18/.
Другой современный богослов, Пауль Тиллих, отвергая представление о
Боге, "пребывающем на небесах", предлагал говорить о Нем как о
"неисчерпаемой Глубине" /19/. При этом он не замечал, что "глубина" есть
такое же условное пространственное понятие, как и "небо". Более того, образ
неба с его величием и безмерностью - настолько прекрасный символ
Божественного, что не теряет значения в любую эпоху. Сторонники
"демифологизации" упускают из виду емкость, многоплановость и многозначность
религиозной символики /20/. Если для древнего человека "небо" в какой-то
мере было тождественно пространству над землей, то в новое время это понятие
приобретает чисто духовный смысл (впрочем, такой смысл вкладывали в него и
многие древние).
Вся сила образа или мифа заключается именно в их органической,
синтезирующей природе. Они позволяют конкретно обозначить то, чего
аналитический язык выразить не в состоянии. Вот почему намерение некоторых
теологов изъять из духовной жизни
признать правомерным /21/. Слова, при всей их ограниченности, - вещь не
простая и не второстепенная.
Символы и мифы не изобретаются, а естественно вырастают из внутреннего
постижения. Человек всегда будет нуждаться в этих знаках, отображающих и
различные стороны бытия, и верховную Реальность.
Социальная роль религии немыслима без того, чтобы люди не научились тем
или иным способом передавать друг другу свой внутренний опыт. Если
отказаться от всех путей религиозного общения и поисков взаимопонимания, то
религия будет не объединять души, а разделять.
Христианство учит, что Бог соединился с человеком во Христе, но разве
эти слова имеют отвлеченное значение? Разве не возносят они человека на
несравненную высоту? Христос говорит, что люди должны быть едины, как едины
Божественные Ипостаси.
Не указывает ли это на глубочайшее жизненное значение догмата Троицы?
Разве учение о грядущем Царстве Божием не придает смысл и цель всему
историческому процессу? Кришнамурти прав в том, что нужно помнить об
ограниченности слов. Еще апостол Павел говорил: "Буква убивает, а дух
животворит". Тем не менее он проповедовал словом и писал послания.
x x x
Противники традиционной религиозной символики, сами того не замечая,
постоянно используют очень старый язык пантеизма который был хорошо знаком
еще дохристианским верованиям. При этом проповедники псевдонового богословия
уверяют, что их цель - очистить понятие о Боге от наслоений антропоморфизма.
Между тем, если бы они серьезно проанализировали не только богословие Отцов
Церкви, а хотя бы индийскую или Платонову религиозную мысль, они убедились
бы, что называют новаторством вещи давно известные /22/.
Духовный опыт мистиков и умозрения философов привели уже в древности к
отрицанию возможности рассматривать Божество как один из объектов бытия.
Даже сама категория "существования" оказалась неприложимой к Нему, ибо, по
существу, Бог превышает все тварное и условное.
На этом основании за несколько веков до н. э. выросло "апофатическое"
(то есть отрицательное) богословие. Оно допускает в отношении Божества
только отрицательные понятия о том, чем Бог не является.
Он - "не то и не то", утверждают Упанишады. "Он превосходит самое