История Роланда
Шрифт:
Возразить было нечего, и мы признали за ним его титул. Он отломил нам булки, и мы стали тоже катать и швырять, а чайки не ленились и бросались даже за едва заметными крошечками. Самый маленький композитор рассказал нам, что больше всего на свете любит зефир в шоколаде, и у него всегда с собой коробочка. Он научил нас, как правильно его есть: нужно сначала аккуратненько обкусать шоколад, вот так, смотрите, а потом уже сам зефир, он тогда особенно нежный; и не зубами, а посасывать. Нравится?
1E. Побег и скитания. В страшном доме
У своего приятеля на санстанции я провёл неделю или две, пока в один из дней он не сказал, что подыскал мне место получше. И вот, ранним-ранним утром, холодным, туманным, он отвёз меня на своём ниссане к женщине. Женщина эта была лет шестидесяти или шестидесяти пяти, с волосяным пучком на затылке, как раньше любили учительницы. Она улыбалась мне подкрашенными губами и показывала дом: здесь ванная, здесь кухня. Её единственный сын уехал работать в США программистом. Я вздрогнул и быстро опустил глаза, чтобы она не заметила, как заколотилось моё сердце. «Сын присылает мне ежемесячно некоторую сумму, чтобы я ни в чём не нуждалась», – продолжала она со сдержанной гордостью. Я заставил себя думать, что это просто совпадение – куда же мне идти, снаружи февральская пустота, голод. Мы жили хорошо, хотя немного странно: она вязала,
1F. Истории безоблачного детства. О желаниях
Когда мы с братиками были маленькими, мы жизни не представляли без того, чтобы всласть не поподглядывать за соседями сквозь щели в заборе. Обычно за каждым из нас закреплялась своя сторона, и за ней полагалось тщательно наблюдать – а перед сном мы рассказывали друг другу увиденное. Время бежало, соседи сменялись, и чего только мы не насмотрелись!
Как-то раз Колику достался сосед с красной крышей, адвокат, доморощенный философ и большой чудак. Через несколько дней Колик рассказал, как тот прямо в пижаме вышел на крыльцо, простёр руки в стороны и кратко изложил свою философию:
Тот, у кого есть желания – глупец.
Тот, у кого нет желаний – мертвец.
Есть только один способ не быть ни тем, ни другим: методично и непрерывно делать то, что тебе может захотеться, ещё до момента возникновения желания.
Иными словами, надо делать то, что тебе не хочется.
Тезисы соседа произвели у нас фурор – мы забросили все остальные заборы, сосредоточили внимание на философском и были свидетелями тому, как сосед воплощает теорию в жизнь. Некоторое время он попросту водил к себе по утрам разных дам, а к обеду напивался пьян – очевидно, предвосхищая таким образом позывы плоти. Но всё это получалось у него слишком легко и быстро прискучило; и он начал искать дела, которые бы ему не хотелось делать в большей степени. Он стал подниматься на заре, обливался холодной водой и подолгу изнурял себя упражнениями с гирей. Вскорости же, видимо почувствовав вкус к спортивному образу жизни, бросил его и перешёл к сложным и бессмысленным занятиям: выбирал горох и чечевицу из золы, как у братьев Гримм, выбирал просо из мака, как у Шарля Перро, выбирал наконец мак из мака, замеряя каждую маковку штангенциркулем и отмечая показания в таблице. Но и этого адвокату было недостаточно – он часто вскакивал, плевался и потрясал кулаками от недовольства. Мы уже не сомневались, что дело добром не кончится, так оно и случилось. Однажды утром мы увидели, как адвокат вышел из дома, неся верёвку и наручники, и решительно зашагал к высокой яблоне. Толик тут же бросился вызывать пожарных, а мы в страхе смотрели, что будет. Сосед вскарабкался на яблоню, привязал к суку верёвку, верёвку привязал к наручникам, а наручники защёлкнул на сведённых за спиною руках. Вдалеке уже выла пожарная сирена, но он успел осторожно соскользнуть с ветвей и повиснуть. Руки выкручивались, выламывались у него за спиной, он рычал от боли, но лицо его сияло от необыкновенной полноты жизни – вот сейчас он и вправду не был ни мертвецом, ни глупцом! Через четверть часа пожарные уже сняли соседа, выслушали, поставили двойку по логике и отвезли в смирительный дом номер пять. С тех пор мы его и не видели, наверное, он нашёл своё счастье где-то там.
20. Истории безоблачного детства. О порке
Наш папа был самым мирным человеком на свете, и телесные наказания не принимал принципиально. Но только пока дело не касалось литературы! Если один из нас получал двойку по литературе, то папа розовел от ярости, вспоминал, что он фронтовик, и командовал: выпороть его! Порка была нашим любимым развлечением – двоек было много, пороли что ни день, и каждый желал отомстить другому за вчерашнее. Мы даже заранее начинали вытягивать ремни из штанов, когда видели, что кому-то вот-вот будет двойка. Столько весёлых историй случалось! Например, однажды Колик назвал Набокова сытой буржуйской отрыжкой и, не дожидаясь оценки, выскочил в окно и забрался на старый дуб. Мы потрясали ремнями, а он хохотал и швырял сверху жёлуди. Багровый от гнева, папа рявкнул: пилите!! Мигом нашлась пила, но тут выступил Валик: я не буду пилить. Что?! Ты что – грязный толстовец?! Я не грязный, с достоинством отвечал Валик. Теперь папа даже почернел. Выпороть!! Мы с воплями набросились на Валика, а Колик спустился с дерева и помогал.
Мама потом всегда подолгу утешала папу: они ведь не со зла, а по неразумению. Малые ведь совсем, несмышлёныши.
21. Истории безоблачного детства. О заторможенности
Наша мама всегда была очень добра к нам и никогда ни за что не ругала, а если и ругала, то только за безделье. Но бездельничать, тупить и тормозить мы любили больше всего на свете: складывали руки на столе, опускали на них голову и забавлялись, фокусируя и расфокусируя глаза. Или смотрели в окно, дивясь птичкам небесным. Или просто лежали, водя пальцами по обоям. Мама, когда видела это, нападала на нас и громко кричала – она хотела, чтобы мы были деятельными и целеустремлёнными. А папа, не желая открыто противоречить маме, но желая нас защитить, смягчал обстановку:
– Послушай, мамочка, сказку. Жил-был один мальчик, очень славный, но невероятно заторможенный – до такой степени, что никогда не успевал делать уроки, никогда ничего не помнил, и год из года оставался на второй год. И вот в десять лет мальчика обследовали эксперты – и заключили, что его развитие соответствует четырём годам, и перевели в спецшколу. Зажил заторможенный мальчик в спецшколе. Там на него нарадоваться не могли: и вежливый, и приветливый, и весёлые песни напевает неизменно. Кроме того, он выучился писать каллиграфическим почерком и замечательно чертить. И полетели годы... И вот в двадцать лет мальчика снова обследовали эксперты – и заключили, что его развитие соответствует семи годам, но что довольно его кормить из кармана налогоплательщиков. Заторможенного мальчика устроили в проектное бюро чертёжником,
– Вот и я о том же! Нельзя детям разрешать тормозить! – сказала мама и стала нас ещё пуще ругать.
22. Истории безоблачного детства. О зловонном человеке
Когда мы были маленькими и едва ходили в начальную школу, с южной стороны нашего дома проживал невероятно зловонный человек. Подсматривая за ним сквозь щели в заборе, мы с братиками были вынуждены прижимать к носам платочки с фиалковой водой – столь тяжёлые миазмы он источал. А иной неосторожный мотылёк, пролетая рядом с его раскрытым ртом, в тот же миг падал замертво. Сосед наш от этого несказанно страдал, и каждое утро, в надежде на неожиданное посвежение дыхания, выходил в палисадник и робко раскрывал рот – но мотыльки неизменно сыпались, как яблоневые лепестки. И всякий раз сосед мучительно плакал, всхлипывая и содрогаясь. А однажды, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед мотыльками и бабочками, он решил извести единственного в нашем городе энтомолога. Сосед подстерёг энтомолога на углу возле парикмахерской, схватил за воротник и стал дышать ему в лицо. Энтомолог вырывался, но мы с братиками подоспели и помогали держать. Энтомолог извивался, терял сознание, просил пощады и вопрошал – за что? о, за что? Когда мы объяснили ему, за что, он поклялся больше никогда не ловить бабочек. Сжалившись, сосед закрыл рот и знаками велел нам отпустить негодяя – потому что у каждого должен быть шанс, детки, даже у самого закоренелого мерзавца. С тех пор мы подружились со зловонным человеком, он оказался вовсе не зол и даже приятен. Иногда он заходил к нам в гости, предваряя своё появление звоном бронзового колокольчика, чтобы наши родители успели намочить платочки розовой водой и прикрыться. А мы с братиками так и вообще привыкли к его запаху. Теперь мы различали в нём различные оттенки – дёготь, имбирь, корица, морские ракушки – только слишком сильные.
23. Истории безоблачного детства. О неизвестном человеке
– Папочка! – сказали мы папе как-то раз, когда он ел булку, – Мы хотим вырасти и стать знаменитыми! Все будут нас знать, а ты будешь гордиться.
Мы думали, папа обрадуется и станет нас целовать, но он даже не улыбнулся.
– Экая скука, – махнул папа рукой. – Такого любой балбес хочет. Вот вы бы попробовали похотеть наоборот – чтобы вас никто на свете не знал! Не пробовали? То-то же. А ведь бывает. Вот послушайте, – он отодвинул булку, отряхнулся и стал рассказывать. – Жил-был на свете один весёлый мальчик, беспечный и глупый. Ходил он прилежно в школу, мечтал стать известным артистом, дружил с мальчиками, дружил с девочками, дружил и дружбой дорожил, а в одну девочку даже был влюблён. И вот однажды на большой перемене, отобедав макаронами, капустой и кефиром, разговаривали они все вместе, шутили, смеялись – и мальчик нечаянно от смеха не сдержался и издал из попы очень громкий звук. Настолько громкий и отчётливый, что даже на другом конце класса повернули головы. А девочка, в которую он был влюблён, стояла ближе всех – и ей пришлось зажать нос и убежать, не из зловредности, а по объективным причинам. А из коридора вошёл завуч и стал мальчика обеспокоенно расспрашивать, хорошо ли кормят в столовой. Тут и звонок прозвенел, и мальчика даже подразнить не успели – но весь урок он просидел пригнувшись, дрожа и умирая от позора. После урока он выскочил за дверь, побежал домой и пожаловался маме на колики. Его показали доктору, дали пилюли и оставили дома до конца недели. За эти дни мальчик сильно переменился и повзрослел, стал мало говорить и много думать. Упросил он маму, чтобы перевела его в другую школу, в другом районе, подальше от срама. Но и в новой школе не успокоился: всё боялся, что слухи о громком звуке и сюда дойдут. Ни с кем не дружил, никого не любил, всё молчал и глаза прятал. Серьёзным стал, вдумчивым. Доучился кое-как до неполного и поехал в соседний город, записался на рабфак на токаря. Там мальчика понемногу отпускать стало… Но и месяца не прошло, как увидел он в училищах ту самую девочку, которая нос зажала и убежала – она, оказывается, изучала здесь ткацкое дело. И вроде бы она его тоже заметила, и вроде бы поморщилась, но издалека не разобрать. Не собирая вещей, мальчик словил такси на вокзал и вскочил в товарный поезд. Он провёл ночь, день и ещё ночь на куче угля. И решил твёрдо: меня не должен знать никто на свете. Поезд привёз его в далёкий большой портовый город, где его никто не знал и знать не хотел. Мальчик надвинул кепку, снял угол в коммуналке для слепых, и стал жить подённой грузовой работой, то в порту, то на рынке, то на вокзале. После смены не пил; запирался на ключ и мечтал, как пройдут годы, и рано или поздно никого не останется, кто слышал и знал. Раз в месяц заходил в фейсбук и в одноклассники, проверял, сличал по бумажке. Долго жили, сволочи, долго. Но постепенно всё ж начали вымирать – а куда денутся. И сам мальчик уже старенький стал, еле ноги волочил, устроился истопником в общественную баню. И вот однажды на восьмое марта зашёл тот мальчик в интернет и видит: все околели наконец! Один я остался! Никто меня не знает в целом мире! Вот только та девочка живучая… Последняя, гадина, и ещё стишки пишет, в гроб не торопится:
Пахнуло чернозёмом, торфом, рыбою; Пахнуло перегноем, поздней осенью; Меня пронзило счастьем неиспытанным; С тех пор молю: приди, мой царь единственный!А ну как меня переживёт? Забеспокоился мальчик, засобирался. Взял он с собою булку, взял кочергу, да и поехал на товарном поезде… Да и доехал... Мда... Вот так-то, детки.
24. Истории безоблачного детства. О законах статистики