История Роланда
Шрифт:
– И что же, и что же, папенька?
– Что сталось с ними потом?
– С мальчиком и девочкой?
– Они помирились?
– Они поженились?
Папа не хотел рассказывать дальше, но мы пристали к нему – прыгали вокруг, теребили за рукав, заглядывали в глаза и мешали есть капусту. Со вздохом он отложил ложку и раскрыл рот – и мы тут же побледнели, затихли и крепко-крепко обхватили его за ноги, предчувствуя ужасы.
– Как доехал мальчик, так спрашивает у людей: где здесь проживает Тереза Николаевна Ласункевич? Показывают ему люди – иди туда. Пошёл он и видит – стоит дом. Поднялся он на крыльцо, позвонил в звоночек – а звоночек протяжненький, тревожненький, а кнопка с трещинкой – и ждёт. Задвигалось что-то внутри, вздрогнуло, скрежетнуло отдалённо, и голос изнутри ему смиренно говорит: войдите. Открыл он дверь, а за ней ещё одна дверь, как в тамбуре, и голос изнутри его покорно просит сперва наружную закрыть, чтобы сквознячком старые косточки не протянуло. Тут бы ему сообразить, что ловушка это, но он от волнения не сообразил – живот втянул и дверью хлопнул. Щёлк! И закрылся замок. И тишина. Рванулся мальчик, ломанулся, подналёг плечом, наподдал ногой – но напрасно всё, крепки двери дубовые, сильны засовы калёные. Была у него
После этого рассказа мы с братиками долго плакали, но папа только плечами пожимал: сами, мол, напросились. Идите, идите.
25. Истории безоблачного детства. О путешествиях на кухню
Когда мы были маленькими, случались дни, в которые хотелось далёких путешествий и рискованных приключений, но шёл дождь. Многие бы спасовали и мучились от безделья, но только не мы! В таких случаях мы с братиками предпринимали табуретную вылазку на кухню. Мы запасались провиантом, пресной водой, порохом и крепкими верёвками, садились на табуреты и широкими ремнями прикручивали ноги к ножкам, чтобы ступни не касались пола. Нужно было, рванувшись всем телом вверх, сместить центр тяжести и прыгнуть на сантиметр-два вперёд, или хотя бы подвинуться наискосок на трёх ножках. Во главе шёл отважный Колик, следом храбрый я, за мной смелый Хулио, за ним бывалый Валик, а замыкал экспедицию неутомимый Толик. На путь по комнате до порога уходило полчаса. Вздыбленная твердыня порога была первым серьёзным испытанием – преодолеть его могли лишь сильные личности, и то после долгих изнурительных попыток. За порогом пролегал длинный неизведанный коридор, прямой, но полный опасностей – ковров, выбоин в паркете, тумбочек, сундуков и стыков линолеума. Мы двигались гуськом, светя фонариками и подбадривая друг друга воинственными возгласами. Путь был долог и непрост, но нам придавала сил мысль о папиной комнате в конце коридора. Заслышав нас, он выходил и махал издалека рукой, а когда мы приближались, радушно приветствовал и угощал вяленым овечьим сыром. Он читал нам пространное напутствие, гладил по головам и умилённо благословлял. Укрепившись духом, мы покидали его гостеприимное пристанище, одинокий форпост перед диким ущелием лестницы. Устрашимся ли отвесного спуска, леденящего кровь? – спрашивали мы себя, и твёрдо отвечали: нет! Колик уже стоял у обрыва и, бросив на нас мужественный взгляд, хватался за перила и прыгал навстречу скалистым расщелинам. Ценою невероятных усилий спустившись на одну ступеньку, он протягивал мне снизу крепкую руку, и я устремлялся вслед за ним. Что может быть надёжнее руки брата! Мы начинали нисхождение. Ножки табуретов скрипели, трещали, пропасть зияла, тектонические изломы разверзались, и все надежды мы возлагали на двух богинь: Судьбу и Фортуну. Сколько раз мы были на волоске от падения! Но бесстрашие, стальная выдержка и непреклонная воля вели нас от ступени к ступени, всё ниже и ниже. И вот мы уже внизу, на бескрайней, засушливой равнине прихожей. Утерев пот и допив остатки воды, мы бросались в последний рывок, ровный, но самый трудный. Усталость и голод тянули нас к полу, но нужно было допрыгать, допрыгать любою ценой. Хулио, дрожа, опирался на моё плечо, Толик тянул за собой Валика, а Колик, сдвинув брови, неукротимо скакал впереди. Но нашей верной наградой была кухня, уже проступающая на горизонте, она придавала нам сил. Уже различалась в проёме двери фигура мамы, она держала козырьком руку над глазами, всматриваясь в пыль и марево пустыни. Завидев нас, она срывала с головы платок и счастливо махала, а потом исчезала в кухне. И тут мы обретали второе дыхание – Хулио, хрипя, вырывался вперёд, его обгонял Валик с горящими глазами, Толик настигал, и все мы одновременно вваливались в кухню. Стол был уже накрыт: пироги, блины, булки, пирожки, кексы, крендели, пирожные, пряники, печенье и огромный торт – залитый кремом, шоколадом, украшенный свечами, бумажными цветами и крупной клубникой. Вкус победы!
26. Истории безоблачного детства. О двух мудрецах
А иногда, утомлённые дерзаниями и свершениями, мы с братиками чувствовали тягу к тихому и прилежному духовному совершенствованию. Тогда мы отправлялись к папе и просили его рассказать поучительную сказку.
– Папенька, а кто был самым мудрым человеком на земле? – например, вопрошали мы.
– Самых мудрых людей, детки, было сразу двое, – отвечал папа, не задумываясь. – И каждый из них, проведя десятки лет в аскезе и возвышенных размышлениях, создал своё учение. Оба учения были необыкновенно глубокими, достигающими самого дна бытия, но друг на друга они ничуть не походили. Первый мудрец учил, что бытие несказанно сложно, и должно молчать, ибо даже малейшая речь будет чрезмерным упрощением. Второй же мудрец, напротив, учил, что бытие несказанно просто, и должно молчать, ибо даже малейшая речь будет чрезвычайным усложнением. Оба мудреца ходили по городу – да-да, они оба жили в нашем городе – и несли людям свет Истины. Да-да, от них исходило волшебное сияние, и люди, приближающиеся к ним, избавлялись от недугов, как телесных, так и душевных. И вот однажды пересеклись пути двух светлых мудрецов, на пустыре за спичечной фабрикой. Увидели друг друга мудрецы и остановились. Люди же, следующие за ними, сотня или даже тысяча, тоже остановились в почтительном отдалении. Мудрецы в молчании опустились на траву и смотрели друг на друга с одобрением, а среди людей от такой концентрации мудрости прошла волна радости и умиления. Долго сидели мудрецы без движения, распространяя вокруг благо и добро. Наконец один из них поднял руку ладонью вверх – и люди,
Папа замолк, а мы с братиками, потеряв всякую прилежность, стали наперебой спрашивать, что было дальше с мудрецами – они просто поздоровались? или стали спорить? или всё же промолчали? или взялись за руки, и произошла аннигиляция? или соединились в одного, вдвойне мудрого? – но папа сказал, что это великая тайна, которой никто не знает. Вот будете за спичечной фабрикой – поищите там. Может, что-нибудь найдёте.
27. Истории безоблачного детства. О законе сохранения
В детстве мы с братиками были одного роста и одного размера, и могли запросто меняться одёжками и ботинками. Только Колик немного отличался – у него была крупная голова, на размер больше, чем у нас. Колик с гордостью носил папины шапки и шляпы, а мы тихо завидовали и дружно мечтали о больших головах. Думал он всегда медленнее, потому что биохимическим сигналам приходилось проделывать увеличенный путь, но зато часто выдавал неожиданно оригинальные мысли. Например, когда директор школы на уроке физики рассказал нам о законе сохранения энергии, Колик долго соображал, а потом спросил: нельзя ли этот закон распространить и на метафизику? В форме закона сохранения добра? Директор, не раздумывая, согласился, похвалил Колика и поставил ему десятку – он любил активное участие учеников в уроках. Но Колик уже тогда был человеком дела – мысли для него были лишь подготовкой к действию. Вечером, перед сном, он попросил нашего внимания и произнёс краткую речь:
– Братья! Добра в нашем мире строго определённое и неизменное количество. Если кому-то хорошо, то кому-то где-то обязательно плохо. И это не абстрактное рассуждение, а прямая зависимость! Поэтому долг каждого сознательного человека, стоящего на позициях гуманизма – ограничить себя в добре и счастье, чтобы другим людям, пусть неведомым и случайным, его прибыло. Вы согласны?
Мы были взволнованы и согласны.
– В таком случае, предлагаю сейчас ложиться спать, а утром выбрать, от какого удовольствия мы откажемся ради счастья других людей!
С чувством большой ответственности мы погасили свет и заснули, а наутро провели дебаты и голосование. Ради всеобщего блага мы решили пойти на серьёзную жертву – навсегда отказаться от утреннего гоголь-моголя, столь любимого нами с младенчества. Надев парадные костюмы, мы спустились вниз и торжественно объявили о своём непростом решении маме. Мама, всплеснув руками, сразу прониклась нашей альтруистической идеей и даже прослезилась от гордости за сыновей. Она кликнула папу, радостно объяснила ему, и папа тоже проникся. Он крепко расцеловал всех и, громко восторгаясь, побежал в гастроном за эклерами и шипучкой, чтобы отблагодарить нас от имени человечества.
С тех пор, верные детскому обету, мы больше никогда не ели гоголь-моголь.
28. Побег и скитания. В уютной щели
После страшного дома матери программиста я зажил припеваючи. От денег распирало карманы, и я чувствовал себя таинственным богачом, из особой прихоти прохаживающегося ранним утром во дворах пятиэтажных предместий. Все кругом торопливо выгуливали собак, кашляли и бежали на службу, выбрасывали по пути чёрные пакеты с мусором, а я с весёлым видом сидел на скамейке и ёжился от бодрого морозца. Люблю прохладу, люблю ледок! Хорошо никуда не спешить и смотреть, притопывая. Семьянины с развитыми торсами швыряли мусор в баки издалека, с размаху, и карабкались в высокие ниссаны; старушки в пальто опускали свои обвислые мешочки робко, как бы с сомнением, и оглядывались на меня. Нужны мне ваши мешочки! Вместо мешочков я пошёл покупать себе зимнюю куртку, магазин как раз открылся, но продавцы-патриоты сказали мне, что валюту не берут. Я обратился в обменную лавочку на углу, но менялы сказали мне, что единички не берут. «Единички?» «Единички». К лицу ли препираться? Я вернулся во дворы, посвистел в арке, перевязал шнурки на ботинках, сделал круг вокруг баков. Семьянин с развитым торсом выбросил в бак пиджак и уехал. Пиджак был серо-синим, имел жжёное папиросное пятно и слегка обвисал на плечах, но он всё равно мне понравился – чем-то неуловимым. Так бывает – некоторые вещи вдруг притягивают, и это выше условностей. Настроение поднималось. Я дружески улыбнулся старушке, кормящей голубей булочкой, но она отвернулась и неумолимо ждала, пока голуби доедят всю булочку. Неужели она думает, что я настолько голоден?.. Девушка, упоённая своей красотой, принесла мусор в пёстром бумажном пакете из бутика и удалилась, цокая. Интересно, что там у неё? Ну просто из любопытства, не более. Там были какие-то цветные листочки, лоскутки, обрывки. Можно было бы пойти куда-нибудь, но я решил остаться. Хороший двор, хорошая погода, и между баков уютная щель – почти как маленькая комната.
29. Мрачные застенки. Это бритва
На следующий день после водворения в Училище нас стали по очереди уводить на освидетельствование. Полный тревожных предчувствий, я нервничал и для успокоения сосал прощальный подарок Хулио – большой зелёный леденец в форме звезды. Бесшумно появились старички, кивнули мне и молча повели по коридорам и лестницам. У белых дверей они остановились, а меня подтолкнули внутрь. Я вошёл, и они тихо затворили за мной. Посреди большой комнаты стоял стол, за ним сидел крупный человек с волосами, собранными в хвост. Слева вся стена от пола до потолка была занята компьютерами, а справа на диванах развалились разномастные программисты в белых футболках, человек пять. Они ели пиццу с грибами, макая её в кетчуп, пили фанту и разглядывали меня.
– Как тебя зовут? – спросил тёплым голосом человек с волосами.
– Роланд, – сказал я и добавил почтительно: – сэр.
Тут один из программистов хрюкнул, потом хрюкнул другой и закашлялся, а потом они все вместе расхохотались. Роланд! – гоготали они, – Роланд! Вот умора! Они тряслись от смеха, взвизгивали, хлопали руками по коленкам и утирали глаза. Роланд! Вот потеха! На футболки падали крошки и грибы, на джинсы летели капельки кетчупа. Один только человек с волосами не смеялся и смотрел приветливо.