История России. От Горбачева до Путина и Медведева
Шрифт:
Действительно ли залоговые аукционы подавляли экономический рост? Как раз наоборот. Увеличившаяся добыча нефти компаниями олигархов помогла стимулировать восстановление России в 1999–2004 годах. В период между 1999 и 2003 годом доходы компаний ЮКОС, «Сибнефть», «Норильский никель» росли значительно быстрее, чем ВВП. В период между 1999 и 2003 годом добыча нефти и газового конденсата нефтяными компаниями, проданными олигархам на залоговых аукционах (ЮКОС, «Сибнефть», «Сиданко»), выросла на 62 %, а в обеих компаниях, проданных красным директорам («Лукойл» и «Сургутнефтегаз»), выросла на 46 %; в то время, как добыча в трех государственных нефтяных компаниях («Роснефть», «Татнефть», «Башнефть») увеличилась всего лишь на 15 %.
Что же касается обнищания населения, по этому поводу нет никаких доказательств. Уровень бедности снизился с 28 % за четыре года до появления залоговых аукционов до 24 % в течение четырех лет после этой программы и до 13 % опустился к 2008 году. Богатство крупных российских бизнесменов значительно выросло в 2000-х годах, оно, возможно, усугубило имущественное неравенство. Тем не менее большая часть новых богатых не имела ничего общего с залоговыми аукционами. К 2008 году, по версии журнала Forbes, в списке миллиардеров, состоящем из 1 125 человек, было 87 русских. Из них только восемь имели какое-либо отношение к залоговым аукционам [96] .
96
только
Богатство было создано благодаря росту мировых цен на сырье, реструктуризации предприятий России и, как следствие, буму фондового рынка. На самом деле только трое из семи настоящих олигархов, которых Березовский отметил в своем знаменитом интервью Financial Times [97] , сказав, что он и еще шесть банкиров управляют половиной российской экономики, выигрывали что-нибудь в залоговых аукционах. Двое – Михаил Фридман и Пётр Авен– сердито пожаловались, что их исключили. Даже Березовский смог попасть на них только в последнюю минуту. Победителями залоговых аукционов была небольшая в то время часть богатой России и еще меньшая сегодня.
97
в своем знаменитом интервью Financial Times: здесь упоминались семь банкиров – Березовский, Михаил Ходорковский (из банка МЕНАТЕП), Михаил Фридман и Петр Авен (из «Альфабанка»), Владимир Гусинский («Мостбанк»), Александр Смоленский («Столичный банк») и Владимир Потанин («ОНЭКСИМБанк»). Заявление Березовского было очевидной глупостью. Даже если бы мы ошибочно предполагали, что у них был полный контроль над компаниями, в которых они уже управляли ставками залоговых аукционов, то общий объем поступлений в основные промышленные объекты семи магнатов в 1996 году составил бы около 6 % от ВВП. Этот общий объем для «Норильского никеля», «Новолипецкого металлургического завода», «Сиданко», ЮКОСа, «Сибнефти», «АвтоВАЗа», «Мечела», «Апатита» и «Аэрофлота» рассчитан с использованием базы данных «Эксперт». В том числе доходы их банков, телевизионных компаний и судоходных компаний (данные, которые не были доступны) приведут к увеличению общей прибыли, но трудно представить, что она будет в конечном итоге выше 10 % ВВП. Тем не менее заявка на 50 % неоднократно повторялась в качестве заслуживающей доверия со стороны как промоутеров магнатов, так и их противников.
Короче говоря, залоговые аукционы были провалом в общественных отношениях. Это способствовало появлению наглого кумовства. Однако, как утверждают, то, что программа позволила неожиданно появившимся олигархам разорить экономику, противоречит большинству доказательств. Ставки были менее 10 % рыночных, цены в основном были не возмутительно низкими, наибольшую выгоду получали не олигархи, а представители старой элиты, и, хотя олигархи безжалостно вытесняли миноритарных акционеров, их компании были крайне успешными, став моделями корпоративного управления, и помогали снабжать топливом российский товарный бум, возникший после 1999 года.
Неверные реформы вызвали кризис августа 1998 года
Многие наблюдатели рассматривали финансовый кризис 1998 года в России с каким-то моралистическим удовлетворением. Для некоторых, казалось, он продемонстрировал всю глупость неолиберальных реформ. Другие пришли к противоположному выводу: власти, сделавшие перерасход и накопившие безответственный дефицит бюджета, не были достаточно неолиберальными. И те и другие критики сошлись в одном – крах был неизбежной расплатой [98] за годы совершения ошибок правительством.
98
крах был неизбежной расплатой: кризис также способствовал необычайной вспышке гипервентиляции. Обычно здравомыслящий финансовый журналист Пол Блустейн, например, утверждал, что правительство Ельцина создало в ГКО «угрозу, более дестабилизирующую Запад, чем что-то когда-либо придуманное коммунистами на протяжении их нескольких десятилетий в Кремле».
На самом деле в этом не было ничего неизбежного. Это правда, что, когда азиатские валютные кризисы посеяли панику среди международных инвесторов, плохая российская фискальная память и высокий уровень краткосрочной задолженности сделал страну особенно уязвимой. Но также вполне вероятно, что, если бы не было финансового кризиса в Азии, России удалось бы взять свою пирамиду ГКО под контроль, постепенно сократить свой долг и скорректировать свою курсовую политику для достижения стабильности. Даже с учетом азиатских событий не исключено, что с более крупной и быстрой передачей средств международными организациями и иностранными правительствами Россия могла бы выдержать давление [99] . Но история не терпит сослагательного наклонения.
99
Россия могла бы выдержать давление: интересно сравнить международные обязательства, принятые для России (22,6 миллиарда долларов) с обязательствами других стран, столкнувшихся с подобными кризисами. Мексика получила 50 миллиардов долларов в 1995 году, Индонезия – 33 миллиарда и Южная Корея – 55 миллиардов в 1997 году; Бразилия – 41,5 миллиарда 1998 году и еще 30 миллиардов по программе МВФ в 2002 году; Аргентина – 40 миллиардов в декабре 2000 года.
К середине 1997 года Россия вступила на обнадеживающий путь. Стали появляться первые намеки на экономический рост благодаря стимулированию прямых иностранных инвестиций от 2,5 миллиарда долларов в 1996 году до 6,2 миллиарда долларов в 1997 году. Фондовый рынок хотя и был сравнительно узким, процветал и вырос более чем в шесть раз за период с января 1996 года по август 1997 года. Что же касается государственных финансов, дефицит федерального бюджета падал – с 9,2 % ВВП в последнем квартале 1996 года до 5,5 % в последнем квартале 1997 года и до 3,0 % в третьем квартале 1998 года. В первой половине 1998
100
средний срок погашения ГКО: стоит отметить, что Россия на протяжении 1990-х годов находилась под бременем внешнего долга СССР, который она взяла на себя. Этот долг, другой прощальный подарок Горбачёва, был примерно в два раза больше всего долга ГКО и ОФЗ по состоянию на декабрь 1997 года. Если бы западные правительства согласились списать этот долг как накопленный тираническим режимом, финансовое положение России на протяжении 1990-х годов было бы значительно легче. Бремя советских долгов и помощь, которую Россия продолжает оказывать другим республикам в форме дешевых рублевых кредитов и дешевого топлива, может помочь объяснить большую уязвимость России и ее медленное восстановление по сравнению с некоторыми ее соседями.
Давление на рубль в 1998 году было экстремальным.
Давление на рубль было экстремальным в 1998 году, поскольку падение азиатского спроса на нефть наряду с увеличением производства ОПЕК вызвало падение цен на нефть – примерно с 23 долларов за баррель в конце 1996 года до 9 долларов в середине июня 1998 года. Это привело положительный торговый баланс России к дефициту. Но в то время никто не знал, что цена на нефть снова возрастет в начале 1999 года, достигнув 25 долларов к концу года. Если бы Россия смогла пережить эти трудные месяцы, приток долларов от нефтяных доходов поддержал бы стоимость рубля. Вплоть до 13 августа 1998 года Рудигер Дорнбуш из Массачусетского технологического института, мировой авторитет по экономике валютного курса, считал, что российское правительство могло бы избежать девальвации полностью. Так же поступили и многие в инвестиционном мире, например глава новых исследований рынков «Дойче Банка» Дэвид Фолкерц-Ландау. Кроме того, если бы международный финансовый мир не был накрыт паникой по поводу азиатских событий, вполне возможно было бы спровоцировать умеренную девальвацию в конце 1997 года, регулируя снижение рублевого коридора без встревоженных инвесторов.
Если бы кризиса не произошло, если бы первые намеки на экономический рост 1997 года усилились в 1998 году, ход истории России мог бы быть совсем другим. Финансовый кризис привел к окончательной дискредитации экономических реформистов в правительстве – Немцова, Чубайса и Кириенко. Перспективы Немцова в качестве потенциального кандидата в президенты в 2000 году потускнели, и команда Ельцина сосредоточилась даже больше, чем прежде на поиске преемника среди людей с военным прошлым. Если бы не произошел августовский дефолт, шансы нового режима были бы намного выше в урегулировании создания более эффективного государства с либеральной демократией.
Реформаторы способствовали возникновению кризиса, но не так, как это обычно предполагается. Они не надеялись на высокий интерес государственных облигаций из безрассудства; опасности были очевидны с самого начала, и они узнали это. Однако не было лучших альтернатив [101] . Они также не увеличили бюджетный дефицит из простой неспособности сбалансировать чековую книжку. Чтобы заставить экономических корифеев платить больше налогов в 1997–1998 годах, от политической стратегии потребовались бы разделение оппонентов и мобилизация потенциальных союзников. Стратегия, которую они выбрали в очень сложных условиях, была контрпродуктивной. Она сплотила все экономические элиты против них – от губернаторов и олигархов до магнатов «Газпрома». Они, возможно, пытались отбросить олигархов, один за другим, как Путин сделал это потом, применив юридическую силу, так как было необходимо вернуть причитающиеся налоги. Они, возможно, временно заручились поддержкой «Газпрома», предлагая уступки в обмен на увеличение налоговых платежей в краткосрочной перспективе. Вместо этого с 1996 года они вели войну [102] на истощение против всех налогоплательщиков одновременно, угрожая и проводя переговоры с губернаторами, олигархами и «Газпромом» – затем в 1998 году последовала кавалерийская атака Фёдорова во всех направлениях сразу.
101
не было лучших альтернатив: вероятно, можно критиковать правительство за слишком медлительные действия весной и летом 1997 года по преобразованию ГКО в еврооблигации, до того как азиатский кризис сделал такие сделки рискованными или контрпродуктивными.
102
Вместо этого с 1996 года они вели войну: давление со стороны МВФ могло ограничить свободу действий реформаторов, чтобы выбрать эффективную тактику для разделения их оппонентов. Например, фонд требовал, чтобы все налоговые должники были одновременно выявлены и чтобы правительство получило одобрение Думы за принятые им меры по чрезвычайным ситуациям. Как признает Саммерс, «тот, кто утверждает, что лучше предоставить Думе нож, чтобы она приставила его к горлу русской администрации, скорее всего, не укрепляет, а подрывает доверие к себе». По мнению Мартина Гилмана, который был тогда старшим представителем МВФ в России, без улучшения налогового сбора российскими органами власти иностранные инвесторы не поверили бы, что даже значительное вливание наличных даст больше, чем временная передышка. И внедрение более жестких административных мер в отношении налоговых должников, возможно, сработало бы. На мой взгляд, улучшение налогового администрирования в условиях крайней слабости власти очень затруднено, оно непременно потребовало бы применения политической стратегии «разделяй и властвуй». Но доходы выросли бы ненамного, так как рост возобновился с увеличением цен на нефть в 1999 году, а экономические улучшения повлияли на популярность правительства, укрепив его позиции в борьбе с крупными корпорациями. Я также считаю, что иностранные инвесторы могут успокоиться, получив в это время несколько больший пакет помощи. Это должно было бы исходить от «Большой семерки». Даже если бы МВФ посчитал благоразумным предоставить больше кредитов, у него не было бы ресурсов, чтобы сделать это в то время. «Большая семерка» не желала обеспечивать политические кредиты для предотвращения кризиса.