История России. От Горбачева до Путина и Медведева

Тризман Дэниэл

Доля семей, имеющих три телевизора, увеличилась в два раза, а количество россиян, владеющих домашним телефоном, тоже почти удвоилось. В 2000 году русские делали почти в 20 раз больше международных телефонных звонков, чем в 1990 году, – это более пяти звонков на каждого гражданина. Между 1992 и 1994 годом – периодом наиболее интенсивного кризиса, доля городского населения, владеющего дачей или огородом, выросла с 18 % до 30 %. Миллионы россиян приобрели в собственность государственные квартиры, в которых они проживали. В Москве и Санкт-Петербурге к 2008 году квартира стоила миллионы долларов [90] . Дополнительные 132 000 километров общественных дорог с твердым покрытием были построены в 1990-е годы, это больше, чем вся длина таких дорог в Норвегии и Финляндии, вместе взятых.

90

стоила

миллионы долларов: стоимость услуг коммерческого маклера за трехкомнатную квартиру в Москве в июле 2008 года составляла от 630 тысяч до 3,8 миллиона долларов.

Это не означает, что никто не пострадал. Относительно небольшой спад в среднем потреблении скрывает рост неравенства и перераспределения покупательной способности среди некоторых групп населения. Состоятельными в основном были образованные молодые люди, живущие в городах европейской части России, особенно в Москве и Санкт-Петербурге, а также жители регионов, богатых сырьем, – производственных зон Сибири. Среди наиболее пострадавших не было, как часто утверждают, пенсионеров, в основном удар пришелся на многодетные семьи и на тех, кто был занят бесперспективной работой в сельском хозяйстве и на промышленном производстве. Уровень бедности вырос с 1992 по 1998 год; в 2003 году он достиг значения 1992 года, а затем еще сильнее вырос в 2004 году.

Короче говоря, хотя трудности увеличились у значительной части населения, многие россияне имели более высокий уровень жизни в 1990-х годах, чем когда-либо прежде. Во многом это десятилетие принесло и потери, и приобретения. С 1999 года быстрый рост зарплат и пенсий улучшил жизнь всех групп населения.

Шоковая терапия слишком радикальна

Некоторые утверждают, что переход был бы менее болезненным, если бы реформаторы России действовали медленнее, принимая изменения одно за другим и давая людям больше времени для адаптации. Вместо понятия «шоковая терапия», по их мнению, Ельцин должен был выбрать понятие «постепенный реформизм». Он должен был последовать примеру Китая, либерализируя цены постепенно и используя вместо приватизации партнерство арендованных и государственных предприятий.

Критики считали, что Ельцин должен был выбрать «постепенный реформизм».

Вместо сосредоточения на макроэкономической стабильности правительство должно было сохранить низкие процентные ставки, чтобы стимулировать рост новых частных предприятий. Закрывать устаревшие отрасли промышленности нужно было не в одночасье, а постепенно, чтобы появились новые рабочие места для замены старых. Наконец реформаторы должны были сосредоточиться больше на создании прочных институтов власти, а не полагаться на то, что свободный рынок самоорганизуется.

Такая критика возникла по двум причинам. Во-первых, большая часть программы постепенных реформаторов состоит из явно перестроечных преобразований, которые уже пробовал Горбачёв и которые оказались катастрофическими в советских условиях. Китайский стиль постепенного освобождения цен был центральным элементом горбачёвского Закона «О государственном предприятии» 1987 года, который позволял государственным предприятиям продавать на свободном рынке то, что они произвели сверх госзаказа. Учитывая ослабление советских административных рычагов, плановики не могли контролировать реализацию этой стратегии – координация рухнула, так как каждое предприятие пошло своим путем, а его руководители находили способы присваивать прибыль предприятия. Лизинг предприятий, легализованный Горбачёвым в 1989 году, стал главным инструментом в инсайдерской приватизации без повышения производительности труда. То, что работало в Китае [91] , не подходило для России из-за огромных различий между двумя странами.

91

То, что работало в Китае: в Китае, в частности, правит диктаторская партия, сельскохозяйственная экономика в основном неразвита, изначально большой макроэкономический баланс.

Причем эти критические замечания довольно странные, потому что с другой стороны, постепенность – это именно та стратегия, которой правительство Ельцина перестало следовать. Точка зрения на то, что команда Гайдара, мотивированная монетаристской идеологией, наложила высокие процентные ставки, является особенно непонятной. Они пытались сделать это, но до конца 1993 года их планы полностью провалились. Процентные ставки с учетом инфляции [92]

были не просто низкими, они были отрицательными. Как уже обсуждалось, вместо того, чтобы заниматься ликвидацией безнадежных предприятий, власти по-прежнему поддерживали их в течение многих лет. Сначала помощь выражалась в виде кредитов и субсидий, позже – в форме списания налогов и предоставления бесплатной электроэнергии. Это растянуло реструктуризацию и временно сохранило рабочие места. Уровень безработицы в России возрастал даже медленнее, чем в некоторых странах, таких как Венгрия, которую обычно считают образцом постепенности. На самом деле без малого три года в период между 1992 и 2004 годом безработица в России была ниже, чем во Франции. России потребовалось больше времени, чтобы снизить инфляцию из-за затянувшегося способа, которым сменявшие друг друга правительства сокращали свои расходы.

92

Процентные ставки с учетом инфляции: реальные процентные ставки выросли позже, когда снизилась инфляция, из-за постепенного подхода правительства к сокращению бюджетного дефицита. Государственные заимствования вынуждены были финансировать высокий дефицит бюджета по любым рыночным ставкам.

Утверждение, что реформаторы России пренебрегали институтами власти, не согласуется с историей крупных инициатив по формированию рыночной инфраструктуры и реформированию судебной системы. В течение нескольких лет учреждения, обеспечивающие защиту прав потребителей, мониторинг страховых компаний, а также регулирование рынка ценных бумаг, были построены с нуля наряду с общенациональной сетью центров занятости. Конечно, были некоторые сбои, в частности, неспособность принять Земельный кодекс и Налоговый кодекс. Но усилия правительства впечатляют. Менее впечатляющим, однако, было то, как эти новые и реформированные институты функционировали. Соблюдение новых законов для защиты инвесторов и потребителей было огромной проблемой, учитывая широкое распространение коррупции и рост организованной преступности.

Во многих отношениях реформаторы просто выиграли. Дмитрий Васильев, бывший чиновник, сторонник приватизации, возглавлявший Федеральную комиссию по ценным бумагам, старался защитить малочисленных инвесторов, но ушел в отставку в октябре 1999 года, пожаловавшись, что налоговая служба и милиция не реагируют на его просьбы о расследовании случаев дробления акций. Помимо отсутствия сотрудничества со стороны правоохранительных органов новым регуляторам рынка часто не хватало средств из-за неспособности правительства собирать налоги. Они также должны были бороться за усилия региональных правительств кооптировать их местные отделения. Эти ограничения, понятно, не имели ничего общего с радикализмом шоковой терапии. Они отражали решение Ельцина, оказавшегося в политически сложной обстановке, работать с существующими правоохранительными органами, а не пытаться кардинально реформировать их (см. главу 2). Критики постепенных реформистов предложили несколько конкретных идей о том, как правоохранительные органы можно было бы улучшить в таких трудных условиях.

Слишком постепенные реформы

Напротив, другие критикуют реформаторов за излишнюю нерасторопность в своем подходе, за принятие слишком многих компромиссов с противниками реформы. Вместо того чтобы кооптировать противников, как говорят эти критики, российское правительство должно было придерживаться кавалерийской атаки, неумолимо сокращая расходы и субсидируемые кредиты. Так как общественность продолжала поддерживать экономические реформы, добавляют они, мягкий подход должен был возникнуть из-за изъянов в характере Гайдара. Даже друзья и коллеги делали ему выговор. «Он по своей природе не упрямый боец, – сказал Андерс Аслунд, шведский экономист, занимавшийся консультированием команды. – Проблема в том, что Гайдар очень приятный человек и инстинктивный примиренец». Министр экономики считал, что Гайдару «можно было бы быть жестче».

Гайдар признавал, что правительство скомпрометировано, позволив министерствам выдавать дешевые кредиты и даже проинструктировав Центральный банк делать то же самое. Он связал это с требованиями действующей демократии. «Это, вне всякого сомнения, результат политического давления, политических компромиссов. Но что делать? Жизнь в демократическом обществе не позволяет правительству изолировать себя». Когда я посетил его помощника Владимира Мау в июле 1992 года, он также сослался на ограничения, налагаемые демократией: «В свое время Пиночет дал слово, что он не допустит появления промышленников в период стабилизации, чтобы не слышать жалобы. Мы не давали такого зарока».