История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Бухараев Равиль

В 1063 году, с восшествием на сельджукский престол Алп-Арслана, главным везирем сельджукского государства стал знаменитый политик и политический мыслитель Низам ал-Мульк. До самой своей гибели от рук исмаилитского убийцы в 1092 году Низам ал-Мульк фактически руководил Сельджукским государством, во многом предвосхитив в своем прославленном политическом трактате «Сайясат-наме» идеи Никколло Макиавелли, которые последний выразил в своей книге «Князь» триста лет спустя. Как пишет о нем лейденская Энциклопедия ислама,

«Слава Низама ал-Мулька в действительности проистекала из того, что он во всем, исключая самого титула, был монархом и управлял своей империей с поразительным успехом. В его задачу не входило вводить новшества. Напротив, он создавал новое государство, насколько было возможно, по образцу государства Газневидов, в котором он родился и был воспитан».

Низам ал-Мульк прославился не только как умелый, жесткий и дальновидный государственник, обеспечивший благосостояние граждан и безопасность дорог, особенно к Святым местам ислама, но и как покровитель наук и искусств. Он, в частности, опекал таких поэтов и ученых, как Омар Хайям, хотя другой известный поэт эпохи, ал-Муизз, упрекал его за то, что он «не разбирался

в поэзии, поскольку сам не умел писать стихи» и «уделял главное внимание богословам и мистикам».

Действительно, наибольшую благодарность Низам ал-Мульк снискал у ученых богословов, в особенности шафиитского толка, для которых он открыл сеть государственных учебных заведений, среди которых большую известность приобрели медресе «Низамийя» в Багдаде и Нишапуре.

В этой связи интересное предположение высказал американский ученый Эндрью Кулсон в своей статье «Забытая мудрость: исторические свидетельства в пользу свободного рынка образования» [333] . Утверждая, что исламская система образования до XI века была совершенно свободной от правительственного вмешательства и потому позволяла сосуществование различных систем преподавания и различных философских и богословских доктрин, Кулсон отмечает, что «огосударствление» мусульманской образовательной системы Низамом ал-Мульком послужило, помимо всего прочего, стандартизации образования в духе ортодоксии, то есть, по существу способствовало «закрытию дверей ижтихада» и свободе дискуссий в исламе. Э. Кулсон пишет:

333

См. Введение.

«С распространением ислама после VII века Персидская империя стала частью огромной мусульманской империи, однако вмешательство властей в образование оставалось минимальным. Для бедных существовали школы на субсидиях, однако финансировались они религиозно-благотворительными или светскими учреждениями. При наличии свободного рынка образования в мусульманской империи способность читать и писать распространялась очень быстро. Точных оценок уровня грамотности мы, к сожалению, не имеем, однако большинство историков согласны в том, что умение читать и писать было более распространено в средневековом арабском мире, чем где бы то ни было на Западе (где даже короли часто были неграмотны) или даже на Дальнем Востоке.

Несмотря на то, что это была уже вторая (после римской) цивилизация, достигшая широкой грамотности населения совершенно добровольными средствами, странное и ложное убеждение, что умение читать и писать может быть обеспечено только правительством, похоже, существует и среди мусульманских ученых. Исследователи, отметившие поразительный успех свободного рынка образования в арабских странах в раннем средневековье, часто не способны объяснить этого успеха. «Самое удивительное», пишет Ахмед Мунирутдин, «что эта система образования работала, несмотря на отсутствие государственной организации» (1968).

Такая по существу нерегулируемая властями система продолжала работать в течение веков, пока государство не благословило ее своим вниманием в середине XI века. В это время Низам ал-Мульк учредил правительственные школы, нацеленные на распространение про-тюркских (персидских) политических взглядов и на внедрение суннитского правоверия в защиту от соперничающего с ним шиизма. Эти новые школы получали щедрые государственные субсидии, и вместе с обязанностью платить, сам контроль за образованием перешел из рук учащихся в руки властей.

Последствия этого образовательного переворота стали для средневековой арабской культуры поистине разрушительными. Некогда живое интеллектуальное общество, начиная с XII века, постепенно скатывалось в безжизненный догматизм. Практические исследовательские занятия, занимавшие воображение столь многих мусульманских физиков и врачей, были заброшены по мере того, как догматизм заменил собой критический анализ, а традиция вытеснила всяческую новизну».

Можно спорить с Э. Кулсоном, однако этот спор о преимуществах свободного или регулируемого государством образования набирает все большую силу не только в США, но и в других странах мира. Историки обычно отмечают учреждение Низамом ал-Мульком государственных медресе как положительный факт, однако нельзя не заметить и того, что именно с середины XI века в исламе начинает постепенно замирать свободная рациональная мысль, уступая место ортодоксальным доктринам, отклонение от которых и сегодня часто считается ересью. Трудно сказать, насколько этому способствовали именно введенные при Сельджуках государственные учебные заведения, однако нельзя спорить и с тем, что именно государственное вмешательство стало началом конца для свободной, рациональной научной, богословской и философской мысли в исламе XI века [334] .

334

Хузин Ф. Там же, с. 160.

Как бы то ни было, именно в нишапурском медресе «Низамийя» преподавал до конца своих дней упомнутый нами ранее ал-Джувайни, вернувшись из своего убежища в Хиджазе. Среди самых знаменитых его учеников был имам ал-Газали, однако, были у него и другие ученики, не столь известные в анналах всемирной истории, однако упомянутые в дошедших до нас письменных источниках по истории северного ислама.

Андалусский путешественник абу-Хамид ал-Гарнати, например, рассказав о легенде, согласно которой булгарский царь принял ислам после того, как его вылечил от тяжелой болезни некий мусульманский купец, пишет:

«А ученый у них называется балар, поэтому назвали эту страну «Балар», смысл этого – «ученый человек», и арабизировали это, и стали говорить «Булгар». Это прочитал я в «Истории Булгара», переписанной булгарским кадием, который был из учеников Абу-ль Масали Джувайни, да помилует его Аллах [335] ».

Историки и исследователи Волжской Булгарии предполагают, что эта, к сожалению, не дошедшая до нас, «История Булгара» была написана или, как свидетельствует ал-Гарнати, переписана Якубом ибн Нугманом, с которым андалусский странник

встречался в Булгаре (Биляре) в 1136 году. Так это или не так, но перед нами свидетельство о том, что какой-то булгарский судья (кади) получил свое образование в кругу ал-Джувайни в Нишапуре. Что же мы можем извлечь из этого, казалось бы, краткого и мимолетного упоминания о булгарском кади? Во-первых, мы убеждаемся в том, что культурные и образовательные связи городов Волжской Булгарии с центрами мусульманской учености продолжали укрепляться из века в век. Традиция получать высшее религиозное образование в Нишапуре и других городах Хорасана и Средней Азии была свойственна Северному исламу до второй половины XIX века, так что здесь мы имеем дело с самым началом, с фактическим зарождением этой традиции. Интересно также, что эти связи были двусторонними, то есть, ученые северного ислама жили и работали не только в пределах собственного государства, но и в самых известных научных и культурных центрах средневекового мусульманства – Бухаре, Мерве, Самарканде, Нишапуре, Балхе, Газни и самом Багдаде. Среди ученых, получивших образование в этих центрах, историки называют братьев-врачей Таджетдина и Хасана ибн Юнус ал-Булгари (Ирак, Мосульский университет), первый из которых оставил потомству трактат «Ат-тирьяк ал-Кабир» («Лучшие противоядия от различных ядов») [336] , уже названного нами Якуба ибн Нугмана и другого кади Булгара (Биляра) Абу-ль Ала Хамида ибн Идриса ал-Булгари, который в начале XII века обучался в кругу бухарских и нишапурских ученых. О последнем нам известно, что он был человеком экциклопедических знаний, «которому не было равных в различных науках», как отзывался о нем другой ученый из Волжской Булгарии, Сулейман ибн Дауд ас-Саксини Сувари, который заимствовал у Абу-ль Ала сведения по эмбриологии и сам составил на персидском и арабском языках получившую широкое распространению книгу «Цветок сада, радующий больные души» [337] . Известны комментарии одного из ученых булгарского происхождения, Бурханетдина ал-Булгари, который в конце XI века составил их к ряду книг самаркандских и несефских богословов, а также написал собственное произведение «Рисале» [338] . Известны его труды по фармакологии, риторике и богословию.

335

Это сочинение было в 1220–1221 гг. переписано братом Таджетдина Хасаном и ныне сохраняется в библиотеке Меджлиса Ирана.

336

Сокращенный и отредактированный вариант этого сочинения хранится в музее Топ Капу в Стамбуле.

337

Сочинения Бурханетдина ал-Булгари хранятся ныне в фонде Института Востоковедения АН Узбекистана.

338

Правила мусульманского воспитания.

Одним из самых известных за пределами Волжской Булгарии булгарских ученых был шейх Ходжа Ахмед Булгари, который также был известным лекарем и учителем знаменитого султана Махмуда Газневи. Знания и благочестие этого ученого воспевали современные ему поэты, один из которых, Хаким Санаи, по существующему преданию взял его под свое покровительство и усыновил. Когда Ходжа Ахмед Булгари умер в возрасте 39 лет, его названный отец похоронил булгарского ученого, установив на могиле надгробие, которое в 1971 году было заменено надгробием из белого мрамора.

Мы видим, что многие булгарские ученые занимались медициной и смежными науками, что неудивительно в эпоху ибн Сины, с которым выходцы из Булгара жили и работали бок-о-бок, так же, впрочем, как с Бируни и другими великими учеными саманидского и газневидского Востока. Второе, что мы можем заключить из беглого замечания ал-Гарнати о булгарском кади Якубе ибн Нугмане и его «Истории Булгара», состоит в предположении о состоянии мусульманского богословия и юриспруденции в Волжской Булгарии XI–XII веков. Мы знаем, что учитель булгарского судьи ал-Джувайни был последователем ашаритского учения в богословии (каламе) и одновременно последователем шафиитского толка в исламском праве. Если Якуб ибн Нугман пошел по стопам своего великого учителя, он также был сторонником ашаризма и шафиитом, что говорило бы сразу о двух вещах: об унаследованной из практики Халифата широте юридического мировоззрения и, одновременно, широте богословских взглядов в Волжской Булгарии. О широте этих взглядов свидетельствуют также булгарские сочинения по богословию, ссылки на которое встречаются в произведениях восточных писателей. Среди этих сочинений «Полезные сущности» (Фаваид ал-Джавахир), «Всеобъемлющий» (Джамигъ) и «Путь» (Тарикат) Ходжи Ахмеда Булгари; «Комментарии к древним рукописям по адабу [339] » и «Рисале» Бурханетдина ал-Булгари и другие, в которых отражалась борьба наступающего на исламский мир догматизма с философско-рационалистическим подходом к религиозным вопросам.

339

Ал-Гарнати, «Ясное изложение некоторых чудес Магриба», перевод О. Г. Большакова из книги «Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати», Москва, 1971.

Очевидно также, что в Волжской Булгарии XI–XII веков ханафитское право сосуществовало с другими правовыми школами ислама, что проистекало не только из того факта, что булгарские судьи, подобно Якубу ибн Нугману, могли обучаться в шафиитских медресе Востока, но и было естественным отражением торгово-ремесленного характера Северного ислама и булгарского государства, в котором жили и трудились представители многих стран исламского Востока. Среди этих жителей Волжской Булгарии и в среде заезжих купцов были отдельные люди и целые общины со своими шафиитскими, маликитскими и, конечно же, ханбалистскими традициями. Справедливость исламской юриспруденции требовала, чтобы тяжбы и проступки этих людей рассматривались в суде с учетом их собственной юридической культуры и культуры тех стран, откуда они были родом. Таким образом, булгарские судьи обязаны были знать, наряду с ханафитским, и другие юридические течения ислама, хотя можно уверенно предположить, что и в богословско-юридической культуре Волжской Булгарии присутствовали споры и дебаты между сторонниками более широких взглядов на ислам и консерваторами ханбалистского толка. Вышесказанное подтверждается и свидетельствами самого ал-Гарнати, который пишет о схожем с Булгаром-Биляром торговом городе Саксине: