История российского сыска
Шрифт:
В ЦК партии в то время входили Гоц, Чернов, Азеф, Брешко-Брешковская, Слётов, а также Потапов, Ракитников и Селюк.
Примечательна Судьба Степана Слетова. Тамбовский уроженец, он учился в Московском университете, но за участие в послеходынковской демонстрации был арестован и выслан на родину. За агитацию среди крестьян снова арестован и сидел в Петропавловске. После освобождения бежал за границу, где опубликовал несколько статей по аграрному вопросу. Несколько раз возвращался в Россию для налаживания пропаганды среди крестьян; однажды, выданный Азефом, был там арестован и опять оказался в Петропавловской крепости, где просидел до 1905 года. Всю оставшуюся жизнь Слётов прожил за границей. Он разочаровался в эсеровском движении, понял, наконец, что гоцы и азефы никакого отношения к русскому народу не имеют. С началом войны он вступил волонтёром во французскую армию, воевавшую против немцев. Слётов хотел практически помогать России. Он был убит немецкой шрапнелью под Арденнами. «Я хочу жить с народом, – перед
В начале 1905 года директор Департамента полиции Лопухин получил по городской почте письмо от Марии Селюк. Она писала, что ей уже невмоготу слежка филёров, наблюдающих за ней днём и ночью. Даже когда она моется в бане, филёр следит с соседней полки. Поэтому Селюк просит её поскорее арестовать и сообщает адрес.
Полиция не знала, что и думать. Приняли все это за эсеровский розыгрыш, но на всякий случай послали проверить. Каково было удивление, когда в квартире действительно увидели Селюк! Оказалось, она заболела, у неё развилась мания преследования.
Система генерала Герасимова
Перемены, происходившие в составе правительства, не могли не отразиться и на личном составе руководителей политической полиции. Во главе Министерства внутренних дел, которому в конечном итоге была подчинена вся политическая полиция, стал совершенно новый для чиновного Петербурга человек – П.А.Столыпин, который вначале чувствовал себя ещё очень непрочно среди верхов столичной бюрократии и старался окружить себя людьми, на которых мог бы положиться. Он сменил руководство Департамента полиции. Рачковский был сначала отстранён от дел фактически, а вскоре, в июне 1906 года, уволен и формально. На его место пришёл Трусевич – малознакомый с делом полицейского розыска и потому не игравший самостоятельной роли. Фактически же центральной фигурой политической полиции стал начальник охранного отделения в Петербурге полковник А.В.Герасимов. В истории русской политической полиции последних перед октябрьским переворотом десятилетий он сыграл одну из самых значительных ролей. Герасимов был сравнительно молод, смел и энергичен. Он происходил из семьи казака, окончил юнкерское училище, потом несколько лет служил в пехотном батальоне. Выскочить из надоевшей колеи оказалось возможным в одном направлении: перейти в корпус жандармов. Этот переход дался Герасимову нелегко. Конец 1880-х годов был периодом общей борьбы с «кухаркиными детьми». Офицерский состав корпуса жандармов с особым старанием стремились заполнить одними только дворянами. С большим трудом Герасимову удавалось продвигаться по службе. Помогала мужицкая напористость и обнаружившиеся полицейские таланты. В феврале 1905 года, когда полицейский сыск разваливался по всей империи и когда с ним особенно было плохо в Петербурге, Герасимов получил назначение на пост начальника Петербургского охранного отделения. Это был один из наиболее ответственных постов в русской политической полиции вообще. Герасимов быстро сумел сделать его ещё более ответственным.
Особенно сильно он выдвинулся в октябре – декабре 1905 года. Растерянность среди руководителей политической полиции тогда достигла высших пределов. Департамент полиции боялся принять какие-нибудь меры для подавления беспорядков. Революционная агитация велась открыто. Герасимов был тем, кто настаивал на переходе к репрессиям. По его рассказам, он тогда считал, что перед властью стоит один выбор. «Или мы будем, – как писали в их газетах, – служить революционным украшением петербургских фонарей, или их пошлём в тюрьмы и на виселицу».
В первую очередь он требовал немедленного ареста Петербургского Совета рабочих депутатов. Руководители Департамента полиции во главе с Бугаём и Рачковским были против: они опасались революционного взрыва, для подавления которого у правительства нет надёжных сил. Герасимову пришлось выдержать жестокую борьбу. По его настоянию было созвано специальное межведомственное совещание для всестороннего обсуждения вопроса. Председателем его был Щегловитов – будущий министр юстиции, расстрелянный в сентябре 1918 года по приговору ЧК. Это совещание почти полностью встало на точку зрения Департамента полиции. Только один представитель прокуратуры, известный позднее обвинитель по политическим процессам, Камышанский поддержал Герасимова. Большинство высказалось против ареста Совета и наметило программу мер, которые вроде бы должны были смягчить опасность революционной агитации без применения крутых репрессий.
Поражение на этом совещании не остановило Герасимова – он отправился к министру внутренних дел Дурново. Здесь его также ждала неудача: выслушав Герасимова и ознакомившись с протоколами совещания, Дурново присоединился к мнению большинства. В этот последний момент, по рассказам Герасимова, в дело вмешался министр юстиции Акимов, который присутствовал при докладе. Услышав решение Дурново, Акимов вышел из состояния пассивного наблюдателя и заявил, что со своей стороны он целиком присоединяется к мнению Герасимова: «Положение действительно таково, что медлить нельзя: или мы их, или они нас». И так как Дурново все ещё колебался,
Как известно, аресты тогда прошли благополучно: в Петербурге совсем никакого взрыва не произошло, восстание в Москве и в провинции были подавлены сравнительно легко. Из докладов с мест вскоре стало ясным, что замедление с репрессиями значительно понизило бы шансы правительства в борьбе с революцией. После этого Дурново проникся большим уважением к полицейским талантам Герасимова и начал всячески его выдвигать, открыто называя гением политического розыска. В работе Герасимову приходилось считаться с инструктивными указаниями департамента, к руководителям которого Герасимов и тогда и после относился с презрением, не стесняясь называть их «высокопревосходительными господами с куриными мозгами». От этой зависимости Герасимова освободил Столыпин, быстро понявший, как важно иметь целиком на своей стороне начальника политической полиции в столице. Департамент был оттеснён на второй план. Ни о каком контроле с его стороны над Герасимовым не могло быть и речи. Герасимов делал все, что хотел, и диктовал свою волю департаменту. Вся центральная агентура, то есть все секретные сотрудники, имевшиеся в центральных организациях революционных партий, перешла в его руки. Обо всех своих действиях департамент должен был сноситься с Герасимовым. Руководители охранных отделений на местах предпочитали советоваться не с департаментом, а именно с Герасимовым, совместно с которым они затем решали, нужно ли о данном деле информировать департамент. Охранное отделение в Петербурге на время стало фактическим центром всего политического розыска в империи, и Столыпин был единственным, кому по существу подчинялся начальник этого отделения: Герасимов регулярно делал ему устные доклады обо всем, что представляло мало-мальский значительный интерес в области политического розыска, в наиболее острые периоды такие доклады им делались каждый день. Фактически, в течение этого времени – с лета 1906 года и до ухода Герасимова с поста начальника Петербургского охранного отделения в 1909 – именно Столыпин лично был верховным политическим попечителем розыска.
Основное, на чем сосредотачивал внимание Герасимов, была организация центральной внутренней агентуры в революционных партиях, без неё он считал работу безнадёжной.
Но официальная точка зрения, господствовавшая в Департаменте полиции, о пределах допустимого применения внутренней агентуры, по мнению Герасимова, по рукам и ногам связывала руководителей политического розыска. Согласно этой точке зрения идеалом считалось, когда агент не принимает непосредственного участия в деятельности революционных организаций и не входит в их состав, а в частном порядке получает нужные для полиции сведения от тех членов таких организаций, доверием которых он пользуется в силу своих хороших личных с ними отношений. Маложелательным, но допустимым считалось участие агента в организациях второстепенного значения, где они должны были играть подчинённую роль, в случае нужды исполняя поручения руководителей, но ни в коем случае не руководя сами деятельностью других. И уже совершенно недопустимым считалось участие агентов в центральных организациях, которые руководят деятельностью больших партий и союзов, инструктируют и направляют их работу, дают другим ответственные поручения и тд.
Таковы были официальные нормы. На практике они никогда не соблюдались. Полицейские руководители в ряде случаев давали прямые указания входить в состав руководящих революционных органов, именно так обстояло дело с Азефом, который в 1902 году вошёл в состав «Боевой организации» по прямому указанию руководителей Департамента и даже самого министра Плеве. Но, поступая так, руководители политического розыска на эти свои действия сами смотрели, как на, быть может, неизбежное, но во всяком случае несомненное нарушение законных норм, как на своего рода секретную болезнь, избежать которой порой бывает невозможно, но скрывать которую необходимо даже от самых близких. Поэтому очень часто между агентом и его полицейским руководителем устанавливалось молчаливое соглашение: агент входил в состав нужной организации, но своему руководителю об этом формально не сообщал, продолжая номинально числиться «сочувствующим»; руководитель же, превосходно понимавший в чем дело, делал вид, что верит этой благочестивой версии.
Герасимов считал подобный порядок и ошибочным, и опасным с точки зрения полиции: контролировать действия агента, положение которого внутри революционной организации официально неизвестно, было естественно, более трудно, чем контролировать деятельность агента, роль которого была полиции точно известна; возможность всякого рода злоупотреблений в этом случае была несравненно большей; полнота же использования этого агента полицией – несравненно меньшей. Поэтому Герасимов поставил своей задачей легализовать «секретную болезнь» центральной агентуры. Он не только разрешал своим агентам вступать в центральные организации революционных партий, но и прямо толкал их на это, ставя их в то же время под возможно более тщательный взаимный контроль и делая каждого из них, так сказать, ответственным перед полицией за всю деятельность соответствующей организации.