История российского сыска
Шрифт:
Спустя несколько лет, в конце 1920—начале 1930-х годов, были осуществлены мероприятия по чистке РККА от бывших офицеров старой армии. Дело не ограничилось только увольнением их из вооруженных сил. По фальсифицированным обвинениям были сфабрикованы дела о заговоре бывших офицеров. По ним было осуждено более трех тысяч командиров Красной Армии.
А всего за 1920-е и первую половину 1930-х годов, по словам Ворошилова, было уволено из армии 47 тысяч человек, в том числе 5 тысяч бывших оппозиционеров.
Со второй половины 1936 года вновь возобновились аресты среди
Так, у арестованных заместителя директора челябинского завода «Магнезит» Е. А. Дрейцера, начальника строительства железной дороги Караганда—Балхаш С. В. Мрачковского, начальника хлопкового управления Южного Казахстана И. И. Рейнгольда и других будущих участников параллельного троцкистского центра были добыты показания о существовании в армии военно- троцкистской организации. В нее, судя по этим показаниям, входили, в частности, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В. М. Примаков и военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании В. К. Путна.
Все эти показания — весьма противоречивые и не внушающие доверия — были получены незаконными методами.
14 августа 1936 года органами НКВД в Ленинграде был арестован и доставлен в Москву Примаков, а 20 августа в Москве арестовали Путну. Обоим предъявили обвинение в участии в боевой группе троцкистско-зиновьевской организации. Путна обвинялся также в связях с Троцким, от которого получал директивы о терроре.
На всех допросах вплоть до мая 1937 года Примаков категорически отрицал свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности. 29 августа 1936 года в заявлении на имя заместителя наркома внутренних дел Агранова он писал:
«Я очень прошу Вас лично вызвать меня на допрос по делу о троцкистской организации. Меня все больше запутывают, и я некоторых вещей вообще не могу понять сам и разъяснить следователю. Очень прошу вызвать меня, так как совершенно в этих обвинениях невиновен. У меня ежедневно бывают сердечные приступы».
Примаков, в 1920-х годах примыкавший к троцкистской оппозиции, под давлением следствия в конце концов назвал многих известных ему оппозиционеров. 16 октября 1936 года он написал письмо Сталину, где указывал: —
«Я не троцкист и не знал о существовании военной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами, бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встрече с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Ворошилове... Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться...
Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году, в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов — написал честно, без двурушничества, без обмана.
Когда осенью 1930 года вернулся я из Японии и виделся с Пятаковым, меня поразила одна
Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать — не было доверия к его честности. После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии...
Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это».
На первом допросе 24—25 августа 1936 года Путна признал, что в 1926—1927 годах он участвовал в троцкистско-зиновьевской оппозиции, но полностью от нее отошел и никакой контрреволюционной деятельностью не занимается. Однако уже на следующем допросе, 31 августа, Путна дал показания о существовании всесоюзного, параллельного и московского центров троцкистско- зиновьевского блока и о своем, совместно с Примаковым, участии в военной организации троцкистов.
Репрессии в армии особенно усилились после февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). По вопросу о положении с кадрами в армии на Пленуме ЦК выступили Ворошилов и Гамарник. По их оценке, политико-моральное состояние личного состава в армии не вызывало тревоги. «К настоящему моменту, — заявил Ворошилов, — армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооруженную силу... отбор в армию исключительный. Нам страна дает самых лучших людей».
Однако Молотов совсем иначе оценивал положение дел с армейскими кадрами, дав, по существу, установку о необходимости вскрыть вредительскую, шпионскую и диверсионную деятельность троцкистов в армии. В заключительном слове на пленуме Молотов заявил следующее:
«Было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше... Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было бы нелепо...
Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко».
Как свидетельствуют архивные документы, эта установка Молотова, равно как и его утверждение о широком распространении вредительства в народном: хозяйстве, не имела под собой никаких оснований. Тем не менее требование о проверке военного ведомства было воспринято руководством Наркомата обороны и НКВД как прямая директива по чистке армии и ликвидации врагов народа, проводивших в рядах Красной Армии вредительскую работу.
Подчиняясь этой директиве, руководство НКВД стремилось любыми путями добиться от арестованных военачальников и бывших сотрудников НКВД показаний о существовании военно-троцкистской организации в армии и о том, что во главе ее стоят Тухачевский и другие видные военные деятели.