История российского сыска

Кошель Петр Агеевич

Аресту Тухачевского и Якира предшествовали мероприятия по линии Наркомата обороны. Суть их состояла в следующем: 9 мая 1937 года Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с пись­мом о подтверждении новых назначений. 10 мая 1937 года Полит­бюро ЦК ВКП(б) приняло решение.

«Утвердить:

1. Первым заместителем народного комиссара обороны Мар­шала Советского Союза товарища Егорова А. И.

2. Начальником Генерального штаба РККА — командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 1-го ран­га товарища Шапошникова Б. М.

3. Командующим войсками Ленинградского военного окру­га — командующего войсками Киевского военного округа коман­дарма 1-го ранга товарища Якира

И. Э.

8. Командующим Приволжским военным округом — Марша­ла Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобожде­нием его от обязанностей заместителя наркома обороны».

13 мая 1937 года, как это установлено по книге регистрации, Сталин лично принял в Кремле маршала Тухачевского. Никаких материалов о существе разговора Сталина с Тухачевским обнару­жить в архивах не удалось.

О том, как вел себя на допросе Тухачевский в первый день пре­бывания в НКВД, достаточных данных нет. Протоколы первич­ных допросов Тухачевского или вовсе не составлялись, или были уничтожены следствием.

Однако сохранившиеся отдельные следственные документы свидетельствуют, что Тухачевский в начале следствия отрицал уча­стие в заговоре. Имеется также заявление Тухачевского от 26 мая 1937 года об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом. Протоколов этих очных ставок в его архивно-следственном деле и в других делах не обнаружено. Архивные материалы следствия показывают, что Тухачевский отрицал свое участие в заговоре, очень недолго — были приняты все меры, чтобы сломить его со­противление.

Следствием по делу Тухачевского руководил непосредственно Ежов, в качестве следователей им были использованы Леплевский, Ушаков и другие.

29 мая 1937 года Тухачевского допрашивал сам Ежов. В резуль­тате этого допроса были получены «признательные показания» Тухачевского:

«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организа­цию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я ус­тановил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сыном Троцкого). Я был свя­зан по заговору с Фельдманом, Каменевым С. С. Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирно­вым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».

В процессе изучения дела Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна буро-коричневого цвета. В за­ключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 года говорится:

«В пятнах и мазках на листках 165,166 дела № 967581 обнару­жена кровь... Некоторые пятна крови имеют форму восклица­тельного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом...»

Комкор Эйдеман, арестованный 22 мая 1937 года одновремен­но с Тухачевским, был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, а на следующий день переведен в Лефортовскую тюрьму. 25 мая появилось заявление Эйдемана на имя Ежова, в котором он сообщал о своем согласии помочь следствию в раскрытии пре­ступления. Судя по внешнему виду (неровный почерк и пропуски букв в словах), это заявление было написано в состоянии нервно­го потрясения.

Бывший заместитель начальника отделения НКВД Я. Л. Карпейский на допросе в прокуратуре 4 июля 1956 года показал, что принимал участие в следствии по делу Эйдемана, и далее: что, кроме него, Эйдемана допрашивали Леплевский и В. С. Агас. «...В отношении Эйдемана до моего прихода были применены уг­розы и даже физические меры воздействия. Следует учесть, что во время допроса Эйдемана из соседних кабинетов доносились кри­ки, стоны людей и

шум... Через день или два я... вызвал Эйдемана на допрос в Лефортовской тюрьме. В этот раз Эйдеман на допро­се вел себя как-то странно, на вопросы отвечал невпопад, вяло, отвлекался посторонними мыслями, а услышав шум работавшего мотора, Эйдеман произносил слова: «Самолеты, самолеты». Про­токол допроса я не оформлял, а затем доложил, что Эйдеман на­ходился в каком-то странном состоянии и что его показания надо проверить... После этого Эйдеман был от меня, по существу, от­креплен и его впоследствии допрашивал Агас».

30 мая 1937 года была проведена очная ставка между Корком и Уборевичем, на которой Корк утверждал, что Уборевич в 1931 го­ду входил в правотроцкистскую организацию. Возражая Корку, Мюревич заявил: «Категорически отрицаю. Это все ложь от нача­ла до конца. Никогда никаких разговоров с Корком о контррево­люционных организациях не вел».

Но показания Уборевича были крайне необходимы, и эти по­казания были вырваны у него силой.

Бывший сотрудник НКВД СССР Авсеевич показал: «В мае месяце 1937 года на одном из совещаний помощник на­чальника отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показания. Леплевский приказал на совещании Уша­кову применить к Уборевичу физические методы воздействия».

Вскоре после этого Уборевич подписал два заявления на имя Ежова, в которых признавал свое участие в военном заговоре. Подписал он и протокол допроса с признанием своей вины.

Сталин лично занимался вопросами следствия по делу о воен­ном заговоре. Получал протоколы допросов арестованных и почти ежедневно принимал Ежова, а 21 и 28 мая 1937 года и заместителя наркома Фриновского, непосредственно участвовавшего в фаль­сификации обвинения.

Случалось и так, что допросы подследственных проводились с участием членов Политбюро ЦК. Отдельные данные об этом со­держатся в некоторых показаниях арестованных бывших работ­ников НКВД. Так, бывший начальник отдела охраны НКВД И. Я. Дагин 15 ноября 1938 года показал:

«Как обставлялись очные ставки, на которых по решению ЦК присутствовали члены Политбюро? Об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали «нака­чивать» арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следова­телей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, инте­ресовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следст­вие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговарива­ния и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассажива­ли арестованных перед самым вызовом на очную ставку. Известные мне очные ставки с присутствием членов Политбюро готовили Ни­колаев, Рейхман, Листенгурт, Ушаков — сотрудники Особого отде­ла НКВД СССР, принимавшие участие в расследовании дел по военному заговору, и другие. Накануне очных ставок срочно заго­товлялись новые протоколы, подкреплявшие те показания, кото­рые должны были дать арестованные на самой очной ставке. То же самое делалось и после очных ставок».

24 мая 1937 года, через два дня после ареста Тухачевского, По­литбюро ЦК ВКП(б) вынесло постановление:

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правозаговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фа­шистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об ис­ключении из парши Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел».