История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
и непристойную картину Римского Востока. Ибо если он что ненавидел, так это
сосредоточенную на себе самодовольную респектабельность.
К последним рассказам принадлежит и Заячий ремиз, опубликованный
посмертно в 1917 году (отдельным изданием – в 1923-м). Это одно из самых
замечательных его произведений и величайшее достижение Лескова-сатирика.
Почти всю историю рассказывает своими словами Оноприй Опанасович
Перегуд,
мелкого малороссийского помещика; благодаря тому, что его отец учился в
бурсе с местным архиереем, он получил место станового пристава. Оноприй
Опанасович, чрезвычайно тупой и недалекий, мирно сидел на своем посту до
самых 60-х гг., когда началось революционное движение и его обуяло
честолюбивое желание – поймать нигилиста. Он поймал нескольких
нигилистов, но все они оказались законопо-слушными гражданами, а один даже
шпиком, который сам охотился за нигилистами. В конце концов его обводит
27
вокруг пальца собственный кучер, который и оказывается настоящим
нигилистом. Эта неожиданность сводит его с ума, и он попадает в
сумасшедший дом. В этом рассказе содержатся все лучшие черты лесков ского
стиля – великолепный характерный язык, бурлескные положения,
поразительные истории; но он подчинен одной идее и фигура незадачливого
станового вырастает в символ громадного исторического и нравственного
значения.
Несмотря на восхищение, которое вызывает Лесков у некоторых
английских критиков, как, например, у Бэринга, он все еще не дошел до
англоязычного читателя. За последние три года появились два тома его
переводов ( Часовойи другие рассказы в переводе А. Е. Чамота и Соборянев
переводе Изабел Ф. Хэпгуд), но они не привлекли большого внимания. Тут во
многом виновато несовершенство переводов. Выбор рассказов тоже был не
слишком удачен – Лесков представлен исключительно своей мрачной и
серьезной ипостасью, и его юмористический дар остается непризнанным. Но
есть и более глубокая причина – англосаксонский читатель составил себе
твердое представление о том, чего он ждет от русского писателя, а Лесков
этому представлению не отвечает. Но те, кто действительно хотят узнать
больше о России, должны рано или поздно признать, что не вся Россия
содержится в книгах Достоевского или Чехова, и что когда хочешь что-нибудь
узнать, то прежде всего надо освободиться от предрассудков и остерегаться
поспешных обобщений. Тогда англичане, вероятно, приблизятся к пониманию
Лескова,
и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть.
4. ПОЭЗИЯ: СЛУЧЕВСКИЙ
В царствование Александра II поэзия страда ла по тем же причинам, что и
проза, но гораздо больше. Русская «викторианская» поэзия и сама по себе была
не особенно могучим древом. Она была эклектична; высокий уровень
пушкинской поры остался позади, она не верила в собственное право на
существование, и только искала компромисса между чистым искусством и
общественной пользой. Типичные русские «викторианцы» – Полонский,
Майков, Алексей Толстой – писали иногда очень хорошие стихи, но в
сравнении со своими великими современниками-прозаиками казались чуть ли
не карликами, и не только по силе таланта, но и по владению мастерством.
Поэзия в их руках не могла развиваться. Но кроме них были и другие поэты,
которые, вырвавшись из «викторианского компромисса» и устремившись в
диаметрально противоположных направлениях, создали поэзию более мощную,
менее декадентскую и более плодотворную. Это были Некрасов и Фет.
Некрасов (1821–1877) отбросил весь арсенал средств традиционной
поэзии и ввел новый стиль, гораздо более реалистический и смело-модернист -
ский. Его мощный и неотшлифованный гений создал произведения огромной
силы, но те, кто могли бы быть его учениками, неспособны были ничему у него
научиться, так же как и он был неспособен их чему-нибудь научить. Они
смогли позаимствовать у него только главную тему – «страдания народа», – но
никак не буйную и импульсивную оригинальность. «Эстеты» Некрасова
презирали, а радикалы им хотя и восхищались, но в основном за благородные
гражданские чувства. Они соглашались, что стих его грубоват, но все его
недостатки следует, считали они, простить за благородные чувства, которые он
выражает. Только в наше время выяснилось, что Некрасов не только хороший
демократ (в действительности он был как демократ очень плох!), но и великий
и совершенно оригинальный поэт. В те времена никто даже подражать ему не
28
умел, и гражданская поэзия в руках его продолжателей впала в полное
ничтожество. Фет (1820–1892), со своей стороны, отверг компромисс ради
чистой поэзии. Для него поэзия была чистейшей эссенцией, чем-то вроде
разреженного воздуха на горных вершинах – не дом человеческий, а святилище.
Ранние его стихи (1840–1860) – это чистая музыка, и он во многом