История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

нашел в Ницше и Достоевском. В 1917 г. Шестов (к большому разочарованию

многих своих поклонников, считавших, что разрушительный дух Шестова

должен сочувствовать разрушительной деятельности большевиков) занял четко

антибольшевистскую позицию. Он уехал из России и поселился в Париже, где

привлек внимание французских литературных кругов. Последняя книга

Шестова ( Гефсиманская ночь– о Паскале) появилась сначала по-французски.

Шестов –

человек одной идеи, и во всех своих книгах он снова и снова

повторяет одно и то же. Лейтмотив его творчества можно найти в

заключительных строках Толстого и Нитше: «Добро – братская любовь, – мы

знаем теперь из опыта Нитше, – не есть Бог. „Горе тем любящим, у которых нет

ничего выше сострадания“. Нитше открыл нам путь. Нужно искать того, что

выше добра. Нужно искать Бога».

Со времен Сократа отождествление Добра и Разума с Богом было

краеугольным камнем нашей цивилизации. Шестов поставил себе цель

опровергнуть это отождествление. Он противопоставляет ему религиозный

опыт великих мистиков, почерпнутый у Ницше и Достоевского и

подтвержденный Паскалем, св. Павлом, Плотином и Ветхим Заветом; по этому

опыту Бог – высшая и единственная ценность – превосходит человеческие

107

нравственные и логические нормы, и единственное, чем стоит заниматься, – это

поисками такого иррационалистического и аморального Бога. С особым

удовольствием Шестов цитирует самые острые и парадоксальные изложения

этого ученья, которые он находит у Тертуллиана, у Лютера и у других

авторитетов, настаивая на единстве опыта всех великих мистиков и на коренной

несовместимости их «библейского» мышления с греческим мышлением.

Единственный путь к Богу – преодолеть и отвергнуть мораль и логику. Этого

можно достичь только в минуты непреодолимого кризиса – последней трагедии,

после которой человек становится мертв для жизни. Только когда он мертв для

жизни, он оживает для истинной реальности – для Бога. «Философия

трагедии», открывающая человеку истинную реальность, – единственная

философия, которую Шестов признает. Идеалистические размышления

общепризнанных философов, от Сократа и стоиков до Спинозы и Канта,

вызывают у него лишь презрение и сарказм. При поверхностном чтении Шестов

может показаться нигилистом и скептиком. И в каком-то смысле это так и есть,

ибо, хотя внутренний стержень его философии – глубокая религиозность и

благочестие, – ни то, ни другое не имеет и не может иметь практического

значения. Образ мыслей символистов глубоко чужд Шестову: для него явления

этого мира представляют собой неполноценную реальность, не

имеющую

никакого отношения к другой – настоящей – реальности. Они незначительны,

они adiaphora, к ним нельзя применять религиозные мерки. Для Шестова

правда – это математическая точка, не имеющая измерений, она не может быть

связана с внешним миром. Внешний мир существует сам по себе, не

подвергаясь ее воздействию. Как только Шестов обращается к миру

повседневности (к человеческому поведению, историческим фактам и т. д.), он

отбрасывает свой религиозный имморализм и иррационализм, возвращаясь к

совершенно нормальному здравому смыслу. Большевиков он осудил именно с

точки зрения здравого смысла, а не с точки зрения религии. Но нужно сказать,

что именно в произведениях на религиозные и философские темы Шестов

выковал оружие, которое лучше всего может служить здравому смыслу: свой

стиль, лучший, отточеннейший полемический стиль в России. Из многих, кто

читал Шестова, мало кто чувствует его основную идею – большинство ценят в

нем мастера иронии, сарказма и спора. Как писатель и диалектик Шестов идет

от своих злейших врагов, больше всего пострадавших от его разрушительной

критики, – от Сократа и Толстого-моралиста (в отличие от Толстого-мистика,

автора Записок сумасшедшегои Хозяина и работника). Для разрушения логики

и разума Шестов с замечательным искусством пользуется оружием логики и

разума. Проза его полярна прозе Розанова – она точна, необычайно изящна и

концентрирована; иначе говоря, это самая классическая проза во всей

современной русской литературе.

6. ДРУГИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ФИЛОСОФЫ

Розанов и Шестов – самые важные фигуры «религиозно-философского»

движения 1900–1910 гг., как бы мы их ни рассматривали: как мыслителей или

как писателей. Но они почти не повлияли на развитие этого движения. Оно

пошло от Владимира Соловьева. Друзья Соловьева, братья Трубецкие – князь

Сергей (1862–1905) и князь Евгений (1863–1920) продолжали соловьевскую

традицию политического либерализма, свободного от мессианского

национализма и коренящегося в католическом христианстве, твердо основанном

на философском идеализме. Евгений Трубецкой был блестящим политическим

108

памфлетистом, его сочинения могут считаться «голосом совести» русской

политической жизни.

Самыми замечательными из «религиозных философов», пытавшихся

христианизировать политику, были два человека, начавшие свою деятельность в