История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции

Петелин Виктор Васильевич

«Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже не искушённый в литературе человек, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма и подход к изображению людей.

Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий труд, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собрал, работая над романом, черновики его рукописей…» (Эти черновики и беловики «Тихого Дона» много лет спустя обнаружил Лев Колодный у вдовы В.М. Кудашева.) Однако тема «Кто написал «Тихий Дон»?» ещё долго витала вокруг Михаила Шолохова…

Продолжая

работать над третьей книгой «Тихого Дона», Шолохов всё острее чувствовал, как острейшая борьба вокруг коллективизации входит в его душу. Приходили казаки и расспрашивали его о выгодах и невыгодах коллективного труда, а он сам ещё не всё продумал, но внимательно следил за событиями в хуторах и станицах. Начал писать небольшую повесть о современных событиях на Дону. Две недели провёл в Германии по дороге в Сорренто, к Горькому, но визу вовремя не дали, и Шолохов вместе с Кудашевым вернулись в Россию: «В Москве задержусь, – писал Шолохов Э. Цесарской в конце 1930 года из Берлина. – А потом в район сплошной коллективизации. Страшно хочется посмотреть, как там и что. Дико и немыслимо жить здесь после того, как половину сознательной жизни прожил в условиях Дона советского. Так крепка эта пуповина, соединяющая меня с ним, что оборвать её – не оборвешь» (Шолохов М.А. Письма. 1924—1984).

Поездил по хуторам и станицам, получил новый заряд бодрости и впечатлений… И сел за рабочий стол – «С кровью и потом» – так назвал он свой будущий роман о сплошной коллективизации. Всю зиму и весну работал над романом, ограниченный строгими рамками замысла – показать рождение колхоза в хуторе Гремячий Лог, время действия тоже ограничено: январь – сентябрь 1930 года. И первые месяцы колхозной жизни радовали Шолохова, мучительные раздумья отошли на второй план, нужно было думать о будущем урожае, о формах совместной работы… И колхозники постепенно втягивались в коллективную жизнь, покрикивая друг на друга, когда видели лень и беззаботность.

У Шолохова в это время выработалась своя философия жизни, в корне отличавшаяся от официальной. В одном из журналов Шолохов опубликовал главу из «Тихого Дона» о гибели Петра Мелехова от рук Михаила Кошевого. Некоторые из партийных работников почувствовали, что Шолохов не так написал её, с «излишним гуманизмом», и, читая её, хотелось заплакать вместе с Григорием Мелеховым.

«– Расстрелян белый бандит, матёрый враг, один из главарей контрреволюционного мятежа, – сказал этот партийный деятель. Читатель должен радоваться, что одним гадом стало меньше. А мы смерть Петра воспринимаем глазами его брата, Григория, тоже контрреволюционера. Так ли должен писать пролетарский писатель?

Ответил Шолохов двумя словами:

– Так написалось» (М. Шолохов в воспоминаниях современников… М., 2005).

«Шолохову было жаль убитого офицера», а это противоречило казённой философии, «гуманизм присущ Шолохову и тогда, когда он показывает страдающего большевика и очутившегося в несчастии реакционера…» «Представьте, сейчас классовая борьба в деревне, а мы с гуманизмом тут как тут, на первом плане. Кого читатель будет жалеть? Кулака. Он ликвидирован, он страдает…» – вот слова, в которых упрекали Шолохова за гуманизм. Но Шолохов отверг эти притязания пролетарских руководителей и читателей и пошёл своей дорогой…

Непомерные трудности с коллективизацией не проходили. Радужное настроение от первых шагов коллективной жизни испарилось, как только Шолохов узнал о том, как распределяли выращенный колхозниками урожай. Правительство распорядилось оставлять колхозникам только 25 процентов урожая, а остальное сдать государству. Те, кто сдал, остались без хлеба, без кормов, а некоторые даже без семенного фонда. Если единоличный крестьянин мог что-то припрятать на чёрный день, то колхозники

при такой системе вообще перестали быть хозяевами своего труда. И Шолохов твёрдо решил действие в своем романе закончить сентябрём 1930 года.

16 января 1931 года Шолохов написал Сталину письмо об угрожающем положении в ряде районов Северо-Кавказского края: массовый падёж скота от бескормицы, ежедневно дохнет по 3—4 и больше лошадей. «Так хозяйствовать нельзя! – писал Шолохов. – Горько, т. Сталин! Сердце кровью обливается, когда видишь всё это своими глазами, когда ходишь по колхозным конюшням, мимо лежащих лошадей; когда говоришь с колхозником и не видишь глаз его, опущенных в землю» (Шолохов М.А. Письма. С. 151).

В июне 1931 года Шолохов послал телеграммы и письма Александру Фадееву и Максиму Горькому о судьбе третьей книги «Тихого Дона», в которой изображается в полном объёме трагическое восстание казаков на Верхнем Дону. В письме к Горькому Шолохов подробно описал требования издателей к автору, обвинявших его в том, что он будто бы оправдывает восстание: «Занятно то, что десять человек предлагают выбросить десять разных мест. И если всех слушать, то 3/4 нужно выбросить».

Горький обратился к Сталину и послал ему рукопись третьей книги «Тихого Дона». Вскоре состоялась встреча Сталина и Шолохова на даче у Горького, в итоге которой Сталин твёрдо сказал: «Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем!» «И сейчас вижу, – вспоминал Шолохов этот эпизод творческой истории романа в сентябре 1972 года в разговоре с К. Приймой, – это давнее летнее утро, длинный стол в гостиной, на нём – сияющий самовар, стаканы с чаем, Максима Горького, который сидит на торце стола и молча жжёт спички, и Сталина – с дымящейся трубкой…

– А как вы себя чувствовали при встрече?

Михаил Александрович ответил:

– Несомненно, я волновался… Решалась участь моей книги, решался вопрос, который я в письме Горькому назвал «проклятым вопросом». Однако Сталин был очень корректен и объективен, а я отвечал ему точно и убеждённо…» (см.: Прийма К.И. С веком наравне: Статьи о творчестве М.А. Шолохова. Ростов н/Д, 1981. С. 146—149).

Третья книга «Тихого Дона», начиная с главы 13, опубликована в журнале «Октябрь» за 1932 год в номерах 1 по 10, с искажениями, против которых категорически возражал Шолохов. Полностью роман вышел в 1933 году.

Шолохову ещё раз пришлось обратиться к Сталину, когда издатели «Поднятой целины» потребовали выбросить некоторые сцены раскулачивания. И здесь Сталин помог Шолохову, и «Поднятая целина» полностью вышла сначала в журнале «Новый мир» в 1932 году, в номерах с 1 по 9, затем, в книжном виде, – в издательстве «Федерация» в 1932 году.

Но самое тяжкое ещё предстояло Шолохову пережить… То, что в прошлом году происходило на Украине, явственно обозначилось и на Дону – голод. Хлеб чуть ли не весь забрали в государственные заготовительные пункты, то есть шло массовое нарушение колхозного устава, в сущности, вернулись к продразвёрстке в ещё более изощрённой в своей демагогичности форме. Положение становилось безвыходным. Громили Вёшенский район за всё – за плохой урожай, за падёж скота… К Шолохову заходили работники райкома партии и жаловались на произвол областного начальства. О произволе начальства Шолохов 13 февраля 1933 года написал письмо Петру Луговому, в котором яростно рассказал о том, что происходило в хуторах и станицах: «События в Вёшенской приняли чудовищный характер. Петра Красюкова, Корешкова и Плоткина исключили из партии, прямо на бюро обезоружили и посадили… Короче, все мы оказываемся контрами… Выходит, вы разлагали колхоз, гробили скот, преступно сеяли, и я знал и молчал… Арестовано около 3000 колхозников, более 1000 хозяйств по району выкинуто из домов. У 3500 хозяйств изъят картофель…» (Советский Казахстан. 1955. № 5).