История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Финал романа подводит итог большому периоду в жизни героя. Что с ним будет, мы не знаем. Этот итог не успокаивает в отношении дальнейшей судьбы Григория. Он заставляет тревожиться о ней. Но хотя в романе нет прямого указания на то, что дальнейший путь Григория совпадает с устремлённостью всего трудового народа, начавшего строить новую жизнь, вполне можно утверждать: Григорий вернулся в родной хутор, чтобы работать, чтобы жить. Из всего повествования видно, что он твёрдо решил вернуться к казачеству, что это не капитуляция врага народа, а решение человека, заблудившегося и убеждённого всем ходом событий в неизбежности и правоте нового пути. В конце романа, в период самых мучительных нравственных страданий, мы ни разу не слышим от Григория жалоб, он не пытается обелять свои поступки
Отвечая на вопрос болгарских читателей, какова дальнейшая судьба людей типа Григория Мелехова, Шолохов сказал:
«Люди типа Григория Мелехова к советской власти шли очень извилистым путём. Некоторые из них пришли к окончательному разрыву с советской властью.
Большинство же сблизилось с советской властью, принимало участие в строительстве и укреплении нашего государства, участвовало в Великой Отечественной войне, находясь в рядах Красной армии» (Литературен фронт. София, 1951. 12 июля).
В «Донских рассказах», «Поднятой целине» и «Тихом Доне» Шолохов, как он сам об этом писал, стремился «не только показать различные социальные слои на Дону за время двух войн и революций, не только проследить за трагической судьбой отдельных людей, попавших в мощный водоворот событий в 1914—1921 годах», но и отобразить народ в годы мирного строительства, запечатлеть «те колоссальные сдвиги в быту, жизни, человеческой психологии, которые произошли в результате войны и революции» (Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 103).
Шолоховские творения, страницы которых перелистывает ветер истории, шире проблем, поставленных перед писателем. В этом секрет вечной молодости и жизненности, которые уготованы его произведениям. И рядом с бессмертными образами мировой литературы, обобщающими в себе тысячелетний опыт человечества, – с Гамлетом, Дон Кихотом, Фаустом – мы вправе поставить уже сегодня гениальный художественный монолит – образ русского человека Григория Мелехова.
Эти фразы автор книги использовал давным-давно, в 1958—1965 гг., в статье «Два Григория Мелехова» и в книге «Гуманизм Шолохова». В тексте монографии много страниц уделено и романам «Поднятая целина», «Они сражались за Родину». Здесь, подводя итоги великой судьбы гениального писателя, нельзя не напомнить еще раз не только о «Тихом Доне», но и о редких по отваге и мужеству, обстоятельности и смелости письмах Шолохова Сталину в 30-х годах. Шолохов – величина мирового масштаба, он только что получил Нобелевскую премию, дал десятки интервью. На столе у него задуманная трилогия «Они сражались за Родину», более грандиозная и мощная по охвату злободневных проблем и характеров, чем «Тихий Дон». В тот период Шолохов оказался в трагическом положении. А Л. Брежнев и его подручные в правительстве надеются руководить художественными процессами, как Сталин и Хрущёв. 12 декабря 1968 года Шолохов послал Л. Брежневу письмо, в котором просил его решить вопрос с публикацией глав романа: «Надо с этим кончать». Долго не отвечали, согласовывали. Но договориться ни с Брежневым, ни с Кириленко Шолохову так и не удалось: они так и не решились напечатать то, что взрывало укоренившиеся к этому времени партийные догмы. Один из партийных функционеров А. Беляев, душивших в литературе и искусстве всё талантливое и живое, много лет спустя, подлаживаясь к новому времени, вспоминал: «Мне посчастливилось прочитать эту главу в первозданном виде. В ней с потрясающей художественной проникновенностью рассказывалось о судьбе героя Гражданской войны и войны в Испании генерала Александра Стрельцова, о его аресте в 1937 году по обвинению… в шпионаже, о мытарствах его тюремной жизни. Горький спазм перехватывал горло, когда я читал эпизод о первомайской демонстрации в городе Ростове, где сидели в тюрьме генерал Стрельцов и другие несправедливо арестованные. Мимо стен тюрьмы шли праздничные колонны людей, распевавшие весёлые песни. И тогда арестанты в едином порыве вскочили на подоконники своих тюремных камер и мощно запели «Интернационал»… В праздничных
Шолохов «смягчил» эти главы, но всё равно написанное в них вызвало недовольство «вождей». Николай Корсунов, один из близких Шолохову писателей, передал слова Шолохова о встречах с Брежневым и Кириленко. На вопрос после состоявшейся в «Правде» публикации, будет ли печататься продолжение романа, последовало: «Это не от меня зависит, – хмурится Шолохов. – Редактор «Правды» говорит, что газета – не журнал, и она не обязана все печатать последовательно… Еще вопрос: …Вы читали мемуары маршала Жукова? – Да, читал. Если меня покромсали в опубликованных главах, то у него от времён культа личности лишь абзац остался… Странные вещи творятся…»
После публикации глав в «Правде» (12—15 марта 1969 г.) Шолохов продолжал работать над романом в надежде, что придет желанное время отдать его на суд читателям. В 1972 году он говорил: «…Я, очевидно, если не в этом году, то в начале будущего закончу первую книгу, а всего будет три – трилогия. Думаю, что сумею написать и остальные книги» (Советский Дон. 1972. 2 марта).
Но многие страницы не удовлетворяли его, и, по свидетельству Марии Петровны, жены, Шолохов с досадой говорил: «Нет, это не то…» – и бросал листы в камин.
«Отец был из тех, – писала дочь писателя С.М. Шолохова, – кто не мог ни по своему характеру, ни по своим убеждениям «носить камень за пазухой». Он хотел при своей жизни рассказать своему читателю о том, что пережил, передумал вместе со своим народом, со своей страной, а не складывать листки рукописи в стол «до лучших времён», которые для него могли и не наступить… Он не хотел, чтобы после его смерти досужие «идеологи» перекраивали его рукописи по своему усмотрению в угоду конъюнктуре. А издаваться за рубежом ему тоже его убеждения не позволяли: сначала дома, в своей стране, и только потом за рубежом» (Шолохов на изломе времени. М.: Наследие, 1995. С. 105—106).
Только в одном автор этой книги может упрекнуть М.А. Шолохова… Идеологический гнёт ещё более усилился, цензура зорко следила за малейшими проявлениями свободомыслия и малейшей самостоятельности. Господствовали трубадуры и ловкачи. У М. Шолохова был шанс выступить против идеологического гнёта цензуры и поддержать письмо А. Солженицына, которое он прислал IV съезду писателей СССР и в котором говорилось о свободе творчества как главном условии развития литературы и искусства, ведь сам столько страдал от цензуры, от рапповцев, от Фадеева. Но не поддержал, а выступил на съезде с набором официозных обвинений. Это и есть трагедия М.А. Шолохова.
Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1956—1960.
Шолохов М.А. Тихий Дон. М.: Воениздат, 1995.
Шолохов М.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 2005.
Петелин В.В. Михаил Александрович Шолохов: Энциклопедия. М., 2011.
Фёдор Александрович Абрамов
(29 февраля 1920 – 14 мая 1983)
Родился в многодетной крестьянской семье в селе Веркола Архангельской области. Среднюю школу окончил в 1938 году и сразу поступил на филологический факультет Ленинградского университета.
В «Воспоминаниях о Фёдоре Абрамове» есть подробности биографии этого периода. М. Москвина, вспоминая школьные годы, отмечала активность Фёдора Абрамова и успешную учебу в восьмом – десятом классах. Однажды он написал ей письмо, предлагая дружить, и, как искусной вышивальщице, вышить ему что-нибудь на память; она в ответ подарила ему вышитый носовой платок. «Думаю, что этот маленький эпизод связан в романе с платком Михаила Пряслина» (Воспоминания о Фёдоре Абрамове. М., 2000. С. 32).