История Сарры, жены Авраама
Шрифт:
Как давно это было! Так давно, что она даже не вспоминала этот день! Так давно, что она больше не мечтала о том, что мар.Тю придет за ней и унесет ее далеко от города Ура силой одного своего поцелуя.
Послышался долгий, похожий на жалобу, скрип, звук которого заставил ее вздрогнуть. Открылась большие ворота дома. Рабы внесли тростниковые носилки, на которых покоились пять предков Ишби Сум-Узура со свежеокрашенными сияющими лицами.
Размером с человеческий рост, они сидели на подушках пурпурного, черного и белого цвета. Локоны париков касались плеч, тоги были сложены в безупречные
Статуи предков были выполнены с величайшим искусством. Шепот восторга пронесся по двору. Долгая тишина взорвалась, словно пустая порода. Руки взметнулись вверх в приветственном песнопении.
О, Отцы наших отцов, Семя сырой земли, Семя наших судеб, О, наши досточтимые отцы…Ишби Сум-Узур и Киддин встали. Лица их пламенели, глаза сверкали, руки были вытянуты вперед. Рабы поднесли носилки к самому возвышению и осторожно поставили статуи между курильницами для благовоний. И за ними Сара увидела его лицо и узнала его губы.
Все происходило с медлительностью, не соответствующей естественным законам. В реальной жизни не прошло бы и доли секунды.
Во двор, держась в нескольких шагах от носилок предков, вошли два человека. Когда статуи были поставлены на место, они остановились. Один их них был пожилым человеком, второй — в самом расцвете молодости. Одежды на обоих были из груботканого полотна. Это были мар.Тю. Сара посмотрела на них. Лицо старшего было покрыто морщинами, кожа рук побелела от постоянного разминания глины. Позы их выражали глубокое почтение и некоторое беспокойство. В глазах молодого мар.Тю светилось скорее удивление, чем восхищение. Взгляд его остановился на залитых солнцем барельефах, затем скользнул к возвышению. Два прозрачных карих глаза. Он посмотрел на Киддина, на Ишби Сум-Узура. Это был он.
Ей показалось, что он не осмеливался посмотреть ей в глаза, восхищаясь ее тогой, ее силуэтом. Она не заметила, как подошла к краю возвышения. Внутренний голос повторял: «Это он, я узнала его».
Он стал выше ростом, плечи и шея расширились. Его тонко завитая, поблескивавшая на солнце борода, окаймляла рот. Голос в ней повторял: «Я узнала его губы, это он».
Наконец, он поднял глаза, очевидно, не узнавая Сару, не в состоянии отвести от нее взгляда.
«Это его губы, — повторял голос. — Они остались прежними, я никогда не забуду его губ. Но как он может узнать меня?»
Песни и музыка перешли в мучительный шум. Она хотела позвать его: «Аврам! Аврам! Аврам! Это я, Сара….»
Она вздрогнула. Старик боязливо смотрел не нее.
И тут на руку Сары легла твердая рука:
— Что ты делаешь?
Киддин, не стесняясь, потянул ее назад. Только тут она заметила, что стояла у самого края возвышения, почти касаясь статуй ногами. Во дворе все лица встревоженно повернулись в ее сторону.
Она продолжала смотреть на
— Что с тобой? — прорычал Киддин.
— Как ты посмел дотронуться до Священной Служительницы, сын мой? — забеспокоился Ишби Сум-Узур.
— Кто такие эти мар.Тю? Что они делают здесь? — спросил Киддин, не отвечая отцу.
— Это гончар и его сын. Они сделали статуи. За такую хорошую работу я позволил им принести статуи в храм.
Сара не слушала. Она не произнесла имя «Аврам» вслух, но он услышал ее.
— Пусть они покинут двор! — приказал Киддин, указывая на посторонних.
— Сын мой!
— Делай, что я говорю, отец. Пусть эти мар.Тю немедленно покинут двор!
Аврам понял жест Киддина и, схватив отца за руку, повлек его к воротам. Когда они уже дошли до ворот, высокий ясный голос Сары произнес его имя: «Аврам».
Киддин и Ишби Сум-Узур тоже услышали. Но отец, пребывавший в состоянии блаженства от значительности церемонии, песен и музыки, уже протягивал дочери первые чаши с подношениями.
Прежде чем взять их, Сара, трепеща от гнева, взглянула на Киддина и сказала ровным голосом:
— Не вздумай больше никогда дотрагиваться до меня, сын Ишби Сум-Узура, не то вместо крови быка прольется твоя кровь.
Силили, перепуганная, словно крыша храма обрушилась ей на голову, не переставая, повторяла:
— Ты с ума сошла! Киддин никогда не простит тебе такого оскорбления… Мар.Тю вернулся, и несчастья начались… Я думала, ты забыла его! Почему боги не стерли твои воспоминания?
Она не упустила ничего из того, что произошло во дворе дома Ишби Сум-Узура, но молчала вплоть до возвращения в храм. И только, когда Сара попросила ее помочь ей, Силили разразилась потоком жалоб и стенаний.
Сара терпеливо взяла ее за руки и, не повышая голоса, повторила свою просьбу, чтобы Силили нашла шатры мар.Тю и поблагодарила гончара Фарру за красоту статуй.
— Скажи ему, что я сожалею о грубости Киддина и о нанесенном им оскорблении. Скажи ему, что я, Священная Служительница, желаю загладить вину и приглашаю его сына Аврама разделить со мной трапезу послезавтра на рассвете.
Глаза Силили округлились.
— Он не может прийти сюда! Это богохульство — привести сюда мар.Тю! Ты осквернишь храм! Что будет, если узнают остальные? Великая Жрица скажет царю. Это будет конец, он не захочет пригласить тебя в великолепную комнату.
— Прекрати говорить глупости и подумай! — рассердилась Сара. — Нет ничего странного в том, чтобы гончар пришел в храм. Каждый день они приходят сюда и приносят свои работы.
— Но не сюда, не в гипарю. И не для того чтобы разделить трапезу жрицы. Киддин прав, ты доведешь нас до несчастья.
Сара отодвинулась он нее, лицо ее стало холодным и надменным, каким оно иногда становилось, когда она стояла перед быком.
— Хорошо, обойдусь без тебя.
Жестом она приказала Силили удалиться. Но Силили не двинулась с места, утирая толстыми пальцами повисшие на веках слезы. Еле слышным, дрожащим голосом она спросила: