История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века

Верн Жюль Габриэль

Открытая в 1791 году Ванкувером бухта Кинг-Джордж имеет очень большое значение, так как на всем протяжении берега, равном по меньшей мере расстоянию от Парижа до Петербурга, она представляла собой единственное известное в Новой Голландии место, где во всякое время года можно было раздобыть пресную воду.

Тем не менее окрестности бухты совершенно бесплодны. «Вид внутренней части страны, — пишет Буланже в своем дневнике, — здесь поистине ужасен; даже птицы встречаются редко; это безмолвная пустыня».

В глубине одного из разветвлений бухты, называемого Устричной гаванью, естествоиспытатель Фор обнаружил реку Франсе, устье которой по ширине не уступало Сене в Париже. Он решил подняться вверх по ее течению и проникнуть, насколько окажется возможным, в глубь страны.

Почти в двух лье от устья шлюпке преградили путь примыкавшие к маленькому острову две плотины, прочно построенные по способу сухой кладки и полностью перегораживавшие русло.

В запруде имелись отверстия, расположенные большей частью выше уровня малой воды; со стороны моря эти отверстия были очень широкие, а с противоположной, обращенной внутрь страны, значительно уже. Таким образом рыба, поднимавшаяся с приливом вверх по течению реки, могла легко преодолеть плотину; но спуститься обратно она почти не имела возможности и оставалась в своего рода садке, где рыболовы затем без труда вылавливали ее, когда им хотелось.

На протяжении меньше одной трети мили Фор обнаружил еще пять таких запруд. Исключительный пример изобретательности народа, находившегося на чрезвычайно низкой ступени развития!

В той же бухте Кинг-Джордж один из офицеров «Географа», Рансоне, оказавшийся счастливее Ванкувера и д'Антркасто, встретился с местными жителями. Это было первое соприкосновение с ними европейца.

«Едва мы появились, — рассказывает Рансоне, — как перед нами предстали восемь туземцев, которых в первый день нашего прибытия на этот берег мы тщетно пытались подозвать, подражая их жестам и крикам; сначала они держались все вместе, затем трое, несомненно женщины, удалились. Пять остальных, отбросив далеко в сторону копья, — вероятно, с целью убедить нас в своих мирных намерениях, — приблизились, чтобы помочь нам высадиться.

Я, а вслед за мной и матросы преподнесли им различные подарки, принятые с удовольствием, но без особой поспешности. Было ли это проявлением безразличия или доверия, но, получив подарки, туземцы с довольным видом вернули их нам, а когда мы вторично вручили им те же вещицы, положили их на землю или на ближайшие камни.

Туземцев сопровождали несколько очень красивых огромных собак. Я пустил в ход все средства, чтобы убедить островитян уступить мне одну; я предлагал им за нее все, что имелось в моем распоряжении, но ничто не поколебало их упорства. По-видимому, собаки служат главным образом для охоты на кенгуру, мясом которых питаются местные жители; они едят также рыбу; я сам видел, как они били ее своими копьями. Наши новые знакомые выпили кофе, съели сухари и солонину, но отказались от предложенного нами сала и оставили его на камнях, не притронувшись к нему.

Мужчины были высокого роста, худощавые и очень подвижные; у них длинные волосы, черные брови, короткий приплюснутый нос со впадиной у основания, глубоко сидящие глаза, большой рот, толстые губы, очень красивые и очень белые зубы. Полость рта такая же темная, как цвет их кожи.

Трое более пожилых, в возрасте от сорока до пятидесяти лет, носили длинные черные бороды; зубы у них казались подпиленными, в носовых перегородках были отверстия. Подстриженные в кружок волосы от природы вились. У двух других, которым, по нашему мнению, могло быть лет шестнадцать — восемнадцать, мы не заметили никакой татуировки; длинные волосы они укладывали в виде шиньона и посыпали измельченной красной глиной, употреблявшейся пожилыми для натирания тела.

Все туземцы ходили голые и не носили никаких украшений, кроме чего-то вроде широкого пояса, состоявшего из множества коротких шнурков, сплетенных из шерсти кенгуру. Разговаривали они быстро, переходя то и дело на пение всегда в одной и той же тональности и сопровождая свои слова одними и теми же жестами. Несмотря на доброе согласие, все время царившее между нами, они не разрешили нам пойти к тому месту, где прятались остальные туземцы, по всей вероятности, их жены».

После двенадцатидневной стоянки в бухте Кинг-Джордж мореплаватели пустились в дальнейший путь. Они уточнили и дополнили карты д'Антркасто и Ванкувера, относящиеся

к землям Луин, Эделс и Эндрахт (Западная Австралия), побережье которых было заснято между 7 и 26 марта. Оттуда Воден направился к Земле Витта (Северная Австралия), очень мало изученной к тому времени, когда он впервые ее посетил. Он надеялся, что ему больше повезет, чем его предшественникам, постоянно наталкивавшимся на препятствия при приближении к этим берегам, но мели, подводные скалы и песчаные банки делали плавание там очень опасным.

Вскоре к перечисленным преградам прибавился еще странный оптический обман — мираж. Дело доходило до того, что «когда, „Географ" шел на расстоянии больше лье от бурунов, казалось, будто он со всех сторон ими окружен, и на борту „Казуарины" никто не сомневался в его неминуемой гибели. Иллюзию разрушала лишь полная ее неправдоподобность».

Третьего мая «Географ», сопровождаемый «Казуариной», вторично бросил якорь в гавани Купанг на Тиморе. Ровно через месяц, полностью снабдившись всем необходимым, капитан Боден покинул Тимор и взял курс сначала на Землю Витта, где надеялся встретить ветер с суши и спокойное море, которое дали бы ему возможность продвинуться на запад, а затем к Иль-де-Франсу. Там он умер 16 сентября 1803 года. Не повлияло ли постоянно ухудшавшееся состояние здоровья на характер начальника экспедиции? Надо полагать, что его помощникам не пришлось бы так жаловаться, если бы они имели дело с более уравновешенным человеком.

Двадцать третьего марта 1804 года «Географ» вошел на рейд Лориана, а через три дня приступил к выгрузке доставленных естественноисторических коллекций.

«Кроме большого количества ящиков с минералами, гербариями, заспиртованными рыбами, пресмыкающимися и зоофитами [186] , чучелами и препаратами четвероногих и птиц, мы привезли еще семьдесят больших ящиков, наполненных живыми растениями, среди которых было около двухсот видов полезных культур и около шестисот видов семян, а также сотню живых животных».

[186]Зоофиты — «животнорастения», старое название типа кишечнополостных животных (гидры, актинии и проч.), считавшихся ранее промежуточной группой между растениями и животными.

Приведенные сведения дополним некоторыми подробностями, заимствованными из отчета, представленного правительству Академией наук. В основном они относятся к зоологической коллекции, собранной Пероном и Лезюером.

«Она состоит из ста тысяч с лишним экземпляров крупных и мелких животных. Среди них уже обнаружено несколько очень ценных видов; последующее изучение даст их еще больше, а количество новых видов, по сообщению заведующего Естественно-историческим музеем, превышает две с половиной тысячи».

Напомним, что богатое результатами второе путешествие Кука дало всего двести пятьдесят новых видов и что все путешествия Картерета, Уоллиса, Фюрно, Мирса и самого Ванкувера, вместе взятые, не привели к открытию такого количества новых видов. То же самое относится и ко всем французским экспедициям. Из этого следует, что для изучения неизвестных ранее животных Перон и Лезюер одни сделали больше, чем все современные им путешественники-естествоиспытатели.

Для географической науки и гидрографии экспедиция дала значительные результаты. Английское правительство упорно отказывалось это признавать, и Дезборо Кули в своей «Истории путешествий» считает открытия Бодена полностью повторяющими работы Флиндерса. Было высказано даже предположение, что Флиндерса продержали шесть с половиной лет в плену на острове Маврикий только с той целью, чтобы дать возможность спутникам Бодена беспрепятственно пользоваться картами английского мореплавателя и в соответствии с ними составить отчет о своем путешествии. Такое обвинение мы считаем настолько абсурдным, что достаточно его простого воспроизведения. Оба мореплавателя, английский и французский, сыграли достаточно крупную роль в истории изучения берегов Австралии, и нет никакой необходимости возвеличивать одного за счет другого.