История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.

Крист Карл

И при принципате традиционные нормы римского государства оставались толерантными в отношении чужих культов и религий. В соответствии с принципиально политической позицией, которая к тому же облегчалась явлениями синкретизма, государственная толерантность в этой широкой сфере была очень большой. Только там, где оказывалось отрицательное влияние на римские обычаи или традиции, ими нарушался общественный порядок, дело доходило до государственного вмешательства, которое, как правило, было направлено не против религиозных убеждений, а против вызвавших беспорядок представителей чужого культа.

Правда, хватало и недоразумений, ложных обвинений и дискриминации: тайные собрания считались подозрительными, культовые обеты могли истолковаться

как политический заговор, вербовка новых приверженцев в чужие культы оценивалась, как выражение оппозиции. Все магические действия навлекали подозрение в колдовстве. Но решающим критерием для оценки всех чужих религий оставалась всегда возможность их совместимости с традиционными римскими государственными культами.

Активную религиозную политику в той систематической форме, в которой она когда-то проводилась Августом, его преемники никогда больше не практиковали. Разумеется, и они ставили свои акценты в религиозной сфере: Тиберий — чрезвычайной сдержанностью по отношению к культу правителя, Калигула и Флавий — поощрением культа Изиды, Клавдий — своими действиями против религии друидов, Домициан — личным почитанием Минервы, Траян и Антонин Пий — усилением древних религиозных представлений на латинском Западе, Адриан — покровительством культам греческого мира. Но ни в одном из этих случаев религиозные убеждения принцепсов не возводились в абсолют.

Религиозно-политические конфликты в Римской империи были заложены там, где чужая религия связывалась с враждебными Риму или по крайней мере с исключающими интеграцию в империю этническими традициями, а также там, где религиозная критика, атеизм или полная пассивность вели к асоциальному или угрожающему государству поведению, и не в последнюю очередь там, где успешная миссия чужих культов казалась угрозой религиозным, нравственным и политическим основам империи. Таким оценкам особенно было подвержено христианство и еврейство.

Иудейство и христианство в Римской империи

Для большого числа жителей Римской империи христиане и евреи долгое время были носителями одних и тех же признаков, в отношении их существовали одни и те же оценки и предубеждения. В политическом, толерантном и религиозном мире империи религии евреев и христиан должны были казаться провоцирующим чужеродным элементом. Абсолютные, строго монотеистические позиции, последовательное отвержение государственных богов Рима и особенно культового почитания правителей, дистанцирование от всех традиционных для римского общества форм жизни неизбежно приводили их к новым трениям и конфликтам с обществом и государством.

Общими являлись еще два аспекта: во-первых, в обоих случаях речь шла о ярко выраженном феномене ориентации на низшие слои, о религиозных убеждениях социально презираемых маргинальных групп, чувство превосходства которых, основанное на глубокой вере и непонятное для римлян, должно было выглядеть вызывающим. Во-вторых, даже у образованных представителей высшего слоя долгое время не было информации об основных представлениях и нормах обеих религий, не говоря уж о понимании их религиозного и этического содержания.

Волнения, которые провоцировали как евреи, так и христиане, не ограничивались Ближним Востоком. Еврейский вопрос существовал в самом Риме еще со 2 в. до н.э., столкновения с христианами — с середины 1 в.н.э. Проблемы, которые вызывали обе религии и которые в конце концов вылились в крупные еврейские восстания (66—73, 115—117, 132—135 гг. н.э.) и в преследования христиан, распространились и на другие части империи, они волновали римскую провинциальную администрацию в Малой Азии, как и в Греции; в Галлии — как и Северной Африке.

Наличие евреев в самом Риме однозначно засвидетельствовано для 2 в. до н.э., а также тот факт, что их религиозная активность в 139 г. до н.э. вынудила претора Гнея Корнелия Гиспала принять против них решительные меры.

Поводом для изгнания евреев из Рима часто считался еврейский прозелитизм. Однако таким же важным является общественный и духовный общий контекст: осознание глубоких социальных, нравственных и религиозных изменений во 2 в. до н.э., которые понимались влиятельной частью ведущего слоя как «падение нравов», привело к мобилизации «обычаев предков».

Резкий поворот против эксцессов чужих культов, который в 186 г. до н.э. разразился судебными процессами по вакханалии, положил начало целому ряду подобных атак, которые в конце концов коснулись и еврейства. Не случайно, что действия римских властей против евреев в 139 г. до н.э. связаны с действием против халдеев, при Тиберии — с последовательной традиционалистической религиозной политикой, при Клавдии, наконец, — с действиями против приверженцев Изиды.

На общую оценку евреев в городе Риме и на их родине после нападения Помпея на Иерусалим проливает свет речь Цицерона «В защиту Флакка» в 59 г. до н.э. Из нее следует, что евреи еще тогда имели привилегию переправлять в Иерусалим ежегодно «храмовые» налоги из всей империи, которые должен был платить каждый еврейский мужчина в возрасте от 20 до 50 лет в размере двух динариев каждый. Так как подзащитный Цицерона Луций Валерий Флакк как наместник провинции Азия прикарманил эти деньги, Цицерон приложил немалые усилия, чтобы унизить всех евреев.

Так, он полемизировал против городской римской группы евреев, которая твердо стояла друг за друга и якобы была против него направлена. Он называл их религию «варварским суеверием», прославлял Помпея, который после взятия Иерусалима сохранил храм, говорил о подозрительной и стремящейся всех оскорбить общине и противопоставлял претензиям избранного народа историческую реальность: «Каждый народ имеет свою религию... как мы нашу. Еще перед взятием Иерусалима, когда евреи жили с нами в мире, исповедование их религии плохо сочиталось с блеском этого государства, с величием нашего имени; теперь же этот народ силой оружия заявил, что он думает о нашем господстве; и это показало, что представляет ценность для бессмертных богов: он побежден, порабощен, обложен податями» (Цицерон «Речь в защиту В. Флакка», 69).

Высказанные образованным римлянином оценки должны были соответствовать широко распространенным суждениям. Эти суждения продолжали существовать, хотя по крайней мере Варрон, а позже Гален занимались еврейской религией и этикой. Когда Тацит через полтора столетия после Цицерона описывал взятие Иерусалима Титом, в своем экскурсе о евреях оценил народ не более позитивно: «Моисей дал им новую религию, враждебную всем другим, которые исповедуют остальные смертные. Иудеи считают богопротивным то, что для нас священно, и, наоборот, то, что у нас запрещено, ибо безнравственно и преступно, у них разрешается... Но каково бы ни было происхождение всех описанных обычаев, они сильны своей глубокой древностью; прочие же установления, мерзкие и гнусные, стоят на нечестии, которое царит у иудеев: самые низкие негодяи, презрев веру отцов, платили им подати, жертвовали деньги и оттого возросло могущество этого народа; возросло оно еще и от того, что иудеи охотно помогают друг другу, зато ко всем прочим смертным враждебны и ненавидят их. Ни с кем не делят они ни пищу, ни ложе, избегают чужих женщин, хотя преданы разврату до крайности и со всеми творят любые непотребства; они и обрезание ввели, чтобы отличаться от всех прочих. Те, что по своей воле перешли к ним, тоже соблюдают все эти законы, но считаются принятыми в число иудеев лишь после того, как исполнятся презрения к своим богам, отрекутся от родины, отрекутся от родителей, детей, братьев ... они считают безумцами всех, кто делает себе богов из тлена, по человеческому образу и подобию. Поэтому ни в городах, ни тем более в храмах нет никаких кумиров, и они не ставят статуй ни в угоду царям, ни во славу цезарей» (К.Тацит «История». С.-Петербург, 1993, V, 4, с. 549—550).