История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

Казанова Джакомо

Что касается ошибки в перспективе декорации, я отношу ее к невежеству художника, плохо скопировавшего эстамп. Если он увидел, что люди носят шпаги справа, он должен был догадаться, что то, что он видит справа, должно быть слева.

Действие происходило в один из дней карнавала, в который венецианцы гуляют в масках по большой площади С.Марко, и на сцене прогуливались кавалеры, сводни и девицы, которые завязывали и развязывали интриги; все, что касается костюмов, было плохо, но забавно. Но то, что заставило меня рассмеяться, был выходящий из-за кулис дож со своими двенадцатью советниками, все в причудливых тогах, которые принялись танцевать большую пассакалию. Неожиданно партер разразился рукоплесканиями при появлении высокого и красивого танцовщика в маске, в черном парике с длинными

буклями, доходящими ему до пояса, одетого в камзол, открытый спереди и доходящий ему до пят. Патю мне сказал с благоговейным и проникновенным видом, что я вижу великого Дюпре. Я о нем слышал и стал смотреть со вниманием. Я увидел прекрасный образ, который приблизился мерными шагами, подошел к краю оркестра, медленно подняв округленные руки, грациозно их покачивая, развел их в стороны, затем сомкнул их, пошевелил ногами, сделал несколько мелких шагов, батманов на пол-ноги, затем пируэт, и исчез, после поклонов, пятясь, за кулисы. Весь этот выход Дюпре длился только тридцать секунд. Рукоплескания партера и лож были всеобщие; я спросил у Патю, что означают эти аплодисменты, и он ответил мне серьезно, что аплодируют грации Дюпре и божественной гармонии его движений. Ему шестьдесят лет, и он таков же, каким был сорок лет назад.

— Как? Он никогда не танцевал иначе?

— Он не может станцевать лучше, потому что этот выход, который ты видел, совершенен. Что может быть выше, чем совершенство? Повторяется всегда то же самое, и мы находим его всегда новым, таково могущество красоты, добра, истинного, которое проникает в душу. Вот настоящий танец, это песня; вы в Италии об этом и понятия не имеете.

В конце второго акта — снова Дюпре, с лицом, закрытым маской, бессловесно танцует, по виду что-то другое, но на мой взгляд то же самое. Он проходит вперед к оркестру, замирает на миг, согласен, в очень красивой позиции, и в этот миг я слышу сотню голосов в партере, произносящих очень тихо:

— О, боже! Боже мой! Он разворачивается, он разворачивается.

И действительно, его тело становится эластичным и, разворачиваясь, вырастает. Я говорю Патю, что это грациозно, и вижу, что он доволен. Внезапно после Дюпре появляется танцовщица, которая, как одержимая, пролетает все пространство сцены, быстро совершая антраша направо и налево, но не меняя ничего в рисунке, и встречаемая громкими аплодисментами.

— Это знаменитая Камарго; как вовремя ты прибыл в Париж, мой друг, что можешь ее увидеть. Ей тоже шестьдесят лет. Это первая танцовщица, которая осмелилась прыгать, до нее танцовщицы не прыгали, и замечательно, что она не носит трико.

— Пардон, но я вижу…

— Что ты видишь? Это ее кожа, которая, по правде сказать, не бела.

— Камарго, — говорю я ему с видом раскаяния, — мне не нравится; мне больше понравился Дюпре.

Поклонник, очень старый, слева от меня, говорит мне, что в молодости она делала баскский прыжок [33] и даже гаргуйаду [34] и никто никогда не видел ее ляжек, хотя она танцевала без трико.

— Но если вы никогда не видели ее ляжек, как вы можете знать, что у нее нет трико?

33

прыжок с оборотом.

34

прыжок с полу-пируэтом.

— О! Это такие вещи, которые можно узнать. Я вижу, месье иностранец.

— О! В этом отношении, да.

Вещь, которая мне понравилась во французской опере, это обязательный звук свистка при смене декораций; также и вступление оркестра — при стуке смычка; но автор музыки с палочкой в руке, делающий резкие движения направо и налево, как будто подгоняющий инструменты оркестра, меня шокировал. То, что мне понравилось, это тишина среди зрителей. В Италии вы были бы в прямом смысле скандализированы необычайным шумом, происходящем в зале, когда поют, и взрывами смеха после призыва к тишине, когда исполняется балет. Нет такого места на земле, где бы зритель не чувствовал необычности

происходящего, если он иностранец, в то время как если он из этой страны, он ее не замечает.

Я был рад бывать на французской комедии. Моим большим наслаждением было ходить туда в дни, когда давали старые постановки, на которых не ломилось двух сотен зрителей. Я увидел Мизантропа и Скупого (Мольер ), Игрока (комедия в стихах Ж.-Ф. Реньяра ), Славного (комедия в стихах Ф. Нерико-Детуша ) и воображал себе, что сижу на первом представлении. В свое время я успел посмотреть Саразэна, Грандваля, его жену, Данжевиля, Дюмениль, Госсен, Клерон, Превиля [35] и некоторых других актеров и актрис, уже ушедших из театра и живущих на свой пенсион, и среди них ле Вассёр. Я разговаривал с ними с удовольствием, потому что они сообщали мне самые тонкие анекдоты из жизни театра. Помимо всего прочего, они были очень любезны. Например, говорили о постановке трагедии, где симпатичная комедиантка играет немую роль жрицы.

35

знаменитые французские актеры — прим. перев.

— Как она мила! — говорил я одной из этих матрон.

— Да, она хорошенькая. Она дочь того, кто играет наперсника. Ее очень любят в обществе, и она многое обещает.

— Я с удовольствием бы с ней познакомился.

— О, бог мой! Это нетрудно. Ее отец и мать — очень порядочные люди, я уверена, что они будут счастливы, если вы пригласите их поужинать, они вас совсем не стеснят; они пойдут отдохнуть и оставят вас поболтать за столом с малышкой, сколько вам угодно. Вы во Франции, месье, где знают цену жизни и умеют извлечь из нее выгоду. Мы любим удовольствия и бываем счастливы, когда можем их породить.

— Этот образ мыслей прекрасен, мадам, но как вы себе представляете, чтобы я стал приглашать на ужин порядочных людей, с которыми незнаком?

— О, боже мой! Что вы говорите? Мы знакомы со всем миром. Вы видите, как я с вами держусь. Разве можно подумать, что я вас не знаю? После комедии я вас представлю.

— Я прошу вас, мадам, оказать мне эту честь в другой день.

— Когда вам угодно, месье.

Глава IX

Мои ляпсусы во французском языке. Мои успехи, мои многочисленные знакомства. Людовик XV. Мой брат прибывает в Париж.

Все итальянские комедианты Парижа хотели проявить ко мне свою щедрость. Они приглашали меня на свои приемы и устраивали в мою честь празднества. Карлин Бертинацци, игравший Арлекина, которого обожал весь Париж, напомнил мне, что видел меня тринадцать лет назад в Падуе, когда возвращался из Петербурга с моей матерью. Он дал мне прекрасный обед у мадам де ла Гейери, где он жил. Эта дама была влюблена в него. У нее было четверо детей, носившихся по всему дому; я сделал комплимент ее мужу по поводу миловидности этих крошек, и муж ответил, что они от г-на Карлина.

— Может быть, но пока вы о них заботитесь и вас они должны знать как отца, чье имя они носят.

Да, это так; но Карлин слишком порядочный человек, чтобы не признаваться, когда мне взбредет в голову избавиться от этого. Он хорошо знает, что они его, и моя жена будет первой, кто возразит, если он не признает это.

Так думал этот порядочный человек, и относился к этому положению очень спокойно. Он любил Карлина, при том что его жена тоже его любила, с одной только разницей, что последствием его любви не было рождение детей. Отношения такого рода не редкость в Париже среди людей определенного сорта. Двое из самых знатных сеньоров Франции очень мирно делят жену и имеют детей, носящих имя не своего настоящего отца, а мужа своей матери; всего век, как пришло это явление, и потомки этих детей известны сегодня под тем же именем. Знающие об этом смеются, и они правы. Те, кто знает, как обстоит дело, имеют право посмеяться.