История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8
Шрифт:
Я встретил ее там вместе с матерью, которая пришла, несмотря на свою предполагаемую болезнь. Жалобы, слезы, упреки — ничто не было упущено. Она назвала меня своим гонителем и сказала, что отъезд де Пийена, ее единственного друга, ввергает ее в отчаяние, что она заложила все свое имущество, что у нее нет больше средств, и что я, будучи богатым, должен ей помочь, если я не последний из людей.
— Мне далеко не безразлично ваше положение, мадам, и, хотя я и не таков, как вы говорите, не могу не сказать, что вы показали себя последней из женщин, побуждая де Пийена, который, в конце концов, может быть и вполне порядочный человек, меня убить. Короче говоря, богатый или бедный,
— И вы осмеливаетесь делать мне это ужасное предложение?
— Ужасное или нет, я его делаю.
— Никогда.
— Прощайте, мадам.
Я зову буфетчика, чтобы расплатиться за прохладительные напитки, что я заказал, и кладу шесть двойных луи в руку юной персоны, но гордячка-мать, заметив это, не разрешает ей их принять. Я этому не удивился, несмотря на нужду, в которой она находилась, потому что эта мать была очаровательна и стоила еще больше, чем дочь, про что знала. Я должен был бы предпочесть ее и кончить на этом пререкания, но каприз! В любви такое не принимают в расчет. Я чувствовал, что она должна меня ненавидеть, тем более, что не любя свою дочь, она была оскорблена, что ту предпочли ей.
Покинув их и держа в руке эти шесть дублонов, которые гордость или досада заставили их отвергнуть, я отправился к банку в фараон, решив посвятить их фортуне; но эта легкомысленная жертва, не менее гордая, чем у капризной вдовы, была отвергнута, как и ею, и, ставя их пять раз на карту, я одним ударом свалил банк. Англичанин по имени Мартен, предложил мне поставить деньги со мной напополам, я согласился, потому что знал его как хорошего игрока, и в восемь-десять туров мы так хорошо повели наши дела, что я не только выкупил ларец и покрыл все остальные мои потери, но и стал обладателем довольно большой суммы.
В это время Кортичелли, разозлившись на меня, раскрыла все м-м д'Юрфэ, рассказав ей историю своей жизни, нашего знакомства и своей беременности. Но чем правдивей был ее рассказ, тем более добрая дама утверждалась в мысли, что она сумасшедшая, и она лишь смеялась вместе со мной над предполагаемым безумием моей предательницы. Она черпала все свое доверие из инструкций, которые давал ей Селенис в своих ответах.
Между тем я, со своей стороны, не мог оставаться равнодушным к поведению этой девицы; я принял решение перевести ее есть в комнате матери, оставшись единственной компанией м-м д'Юрфэ и уверив ее, что мы легко найдем другой священный сосуд, и что безумие Ласкарис делает ее совершенно неспособной участвовать в наших мистериях.
Вскоре вдова д'Аше, стесненная нуждой, оказалась вынуждена уступить мне свою Мими; но я утихомирил ее своей нежностью и тем, что в начале я соблюдал приличия, так, что она могла делать вид, что ничего не замечает. Я выкупил все, что у нее было в закладе, и, довольный ее поведением, хотя ее дочь еще и не ответила вполне на мою страсть, разработал план отвезти их обеих в Кольмар вместе с м-м д'Юрфэ. Чтобы склонить эту даму к столь доброму деянию, так, чтобы она не заподозрила мотив, я задумал сделать так, чтобы она получила этот приказ от луны в письме, которое она ожидала; я был уверен, что в этом случае она повинуется слепо.
Вот каким образом я взялся за дело, чтобы осуществить переписку между Селенис и м-м д'Юрфэ.
В день, определенный луной, мы отправились вместе ужинать в сад за городом, где, в комнате на первом этаже, я приготовил все, что необходимо для мистического культа; имея в кармане
Когда мы воскурили ароматы, растворили эссенции, свойственные культу Селенис и произнесли мистические моленья, мы полностью разделись и, держа мое письмо спрятанным в левой руке, я подтолкнул м-м д'Юрфэ к краю ванны, где находилась чаша из алебастра, наполненная можжевеловым спиртом, который я поджег и произносил каббалистические слова, которых сам не понимал, и которые она повторяла, передавая мне письмо, адресованное Селенис. Это письмо я сжег в пламени можжевельника, при ярком свете луны, и простодушная д'Юрфе заверила меня, что видела, как поднимаются знаки, начертанные ею самой, по лучам этой звезды.
После этого мы вошли в ванну, и письмо, которое я держал спрятанным в руке, и которое было написано в круговую, серебряными буквами на зеленой бумаге, покрытой льдом, появилось на поверхности воды десять минут спустя. Как только м-м д'Юрфэ ее заметила, она почтительно его взяла и вышла из ванны вместе со мной.
Обтершись и надушившись, мы снова взяли свои одежды. Когда мы вновь приняли пристойный вид, я сказал мадам, что она может прочесть письмо, которое она поместила на подушке из белого надушенного сатина. Она повиновалась, и заметно погрустнела, когда прочла, что ее гипостасис отложен вплоть до прибытия Кэрилинта, которого она увидит, вместе со мной, в следующем году в Марселе. Дух сказал ей кроме того, что юная Ласкарис может ему только навредить, и что она должна положиться на мои распоряжения, чтобы этого избежать. Он кончил тем, что приказал ей принудить меня не оставлять в Эксе женщину, которая потеряла своего мужа и имеет дочь, которую духи предназначают для важного служения нашему ордену. Она должна отправить ее в Эльзас вместе с дочерью и не терять ее из вида вплоть до их прибытия на место, поскольку наше влияние избавит их от опасностей, которые их не минуют, если они останутся сами по себе.
М-м д'Юрфэ, которая, независимо от своего безумия, была очень добросердечна, рекомендовала мне эту вдову со всем жаром фанатизма и человеколюбия, и с большим сочувствием пожелала узнать всю ее историю. Я холодно рассказал ей все, что мне показалось способным утвердить ее в своем решении, и обещал представить ей этих дам возможно скорее.
Мы вернулись в Экс и провели остаток ночи вместе, обсуждая все, что занимало ее воображение. Поскольку все складывалось благоприятно для моих планов, я занимался отныне только путешествием в Эльзас и стараниями обеспечить мне полное обладание Мими, столь хорошо заслужив ее милости услугами, которые я им оказал.
На следующий день я удачно играл, и чтобы завершить день, отправился насладиться приятным сюрпризом для м-м д'Аше, сообщив ей, что решил сам проводить ее в Кольмар вместе с ее Мими. Я сказал, что следует начать с того, что я представлю их даме, которую я имею честь сопровождать, и прошу ее быть готовой назавтра, потому что маркизе не терпится с ней познакомиться. Я ясно увидел, что она переживает, вообразив себе, что то, что я ей говорю, правда, потому что воображала, что маркиза влюблена в меня, и не могла связать эту идею с тем старанием, которое проявляла м-м д'Юрфэ, сблизить со мной двух женщин, которые могут быть опасными соперницами.