История Жанны
Шрифт:
Договорились, что первые бальные наряды будут готовы к пятнице, а все остальное, включая домашние платья и амазонки для верховой езды, мадам подготовит позже.
Я не принимала участия в переговорах и только с интересом поглядывала на маленькую говорливую француженку. Мадам Монфрей была неопределенного возраста, очень активна и подвижна. Выразительно жестикулируя, она показывала ткани, предлагала фасоны и сама снимала мерки.
Бетси разрывалась между сиреневым атласом и розово-жемчужным шелком, но все же решила сначала выйти в сиреневом. Тетя остановила свой выбор на тяжелом шелке
Вообще-то, мне было все равно. Я действительно не собиралась вести светскую жизнь, а раз так, мне не нужны были наряды. Видя мою пассивность, тетя и кузина решили сделать выбор за меня. Сначала я безучастно созерцала их ухищрения, но когда они всерьез стали обсуждать, во что меня одеть – в салатовое или желтое – поняла, что пришла пора вмешаться.
– Хорошо-хорошо! – сказала я. – Я согласна. Мы сошьем мне два платья: одно вечернее, одно для дневных выходов. Дома я вполне могу ходить в старых платьях Бетси. Амазонка мне не нужна. А вот от редингота я бы не отказалась.
Тетя София пришла в ужас и, замахав на меня руками, умоляла замолчать и не позорить ее. Не хватало еще, чтобы весь Лондон узнал, что племянница графини Дартмут ездит верхом в мужском костюме.
– Мадемуазель француженка? – спросила меня мадам Монфрей.
Вероятно, мой акцент выдал меня.
– Да, мадам, – ответила я ей по-французски.
Модистка пришла в восторг и радостно затараторила на родном языке. Не прошло и пяти минут, как я уже знала, что мадам приехала из Парижа десять лет назад, и все еще чувствует себя здесь чужой. Что и поговорить-то ей здесь по душам не с кем. И что климат тут ужасный, а английские клиентки все как одна словно лошади – здоровенные, без намека на грацию и утонченность. Тут мадам спохватилась и с опаской взглянула на леди Дартмут. Та с увлечением обсуждала с Бетси покрой своего будущего платья и не слушала нас.
– Моя тетя тоже француженка, – сказала я с улыбкой.
– Так вот почему она так не похожа на остальных! Я всегда чувствовала, что мадам графиня совсем другая!
Восторгу мадам Монфрей не было предела. Между ахами и охами она сняла с меня мерки и теперь желала знать, какое платье я хочу.
– Синее, – сказала я, не раздумывая. – Только я не вижу здесь ткань того оттенка, что мне бы хотелось.
– Подождите, мадемуазель. Кажется, я знаю, что Вам нужно.
Она вышла и через минуту вернулась с рулоном синего бархата. Я в жизни не видела подобной красоты! Он был того самого цвета, о котором я мечтала, – насыщенного, глубокого, словно небо в июльскую ночь. В складках бархат казался совсем черным, зато на изгибе светился неожиданно ярким, сочным цветом.
Тетушка пыталась протестовать, говоря, что молодым девушкам не пристало носить вызывающе яркие наряды, но я была непреклонна. Мадам Монфрей поддержала меня, сказав, что особы с такими, как у меня, рыжими волосами обычно бледно выглядят в светлых пастельных тонах. Я была согласна с ней во всем, за исключением цвета своих волос, о чем и не преминула заявить.
Тетушка и мадам обговорили детали, еще раз уточнили сроки и оплату заказа. Наконец, мы вышли из салона и поехали выбирать туфли.
И
Ближе к вечеру Катрин все же уговорила меня немного поесть и затем занялась моей прической. Я наотрез отказалась делать модную в этом сезоне короткую стрижку. Мои волосы только-только отросли до плеч, и я ни за что не хотела с ними расставаться. Поэтому Катрин просто зачесала их наверх и закрепила множеством шпилек с маленькими жемчужинами.
Потом она помогла мне надеть платье, зашнуровала его сзади и, наконец, развернула меня к зеркалу.
Я смотрела на себя и не верила своим глазам. Неужели эта премиленькая куколка, разрумянившаяся, с блестящими глазами – это я? Неужели все-таки папа был прав, и я, наконец, стала пусть не красавицей, но вполне хорошенькой?
Где-то в глубине сознания промелькнул виконт де Шатоден. Интересно, что бы он сказал, увидев меня сейчас? Неужели снова счел бы меня замухрышкой?
Я отогнала прочь глупые воспоминания. Сегодня был мой день. Как жаль, что папа меня не видит! Я представила, как бы он порадовался за меня, и чуть не расплакалась.
Катрин правильно поняла мое смятение.
– Ах, Жанна, вот бы господину барону посмотреть на тебя сейчас! Он бы так гордился тобой. И он бы был уверен, что ты не раскиснешь в такой важный день и будешь высоко держать голову. Ведь ты д’Аранкур!
Милая подружка! Катрин не часто позволяла себе подобные нотации.
Мои слезы моментально высохли, и я улыбнулась ей.
– Ты совершенно права, Катрин. Никто не должен знать, что у меня на сердце. Я буду улыбаться весь вечер. И постараюсь быть уверенной в себе, хотя, видит Бог, я ужасно боюсь! Катрин, я не знаю, как себя вести! Я же никогда не была на настоящем балу!
– Да, положение, конечно, тяжелое, – Катрин достала из шкатулки мамино жемчужное ожерелье и стала застегивать его на мне. – Не могу посоветовать тебе быть самой собой, – она лукаво улыбнулась моему отражению в зеркале. – Ты слишком непосредственна. Но ты всегда можешь поменьше говорить и побольше слушать. Конечно, жаль, что ты не танцуешь. Так у тебя было бы больше шансов влюбить в себя какого-нибудь маркиза или даже герцога.
Я чуть не задохнулась от возмущения!
– Все, молчу-молчу! Не смотри на меня так!
Катрин прикрыла рот рукой и на всякий случай отступила от меня на шаг.
Я не собиралась обсуждать подобные глупости и портить такой вечер. Поэтому просто вздернула подбородок и молча выплыла из комнаты.
Особняк Олдерли был уже переполнен нарядной публикой, но гости продолжали и продолжали прибывать.
Герцог и герцогиня встретили нас у огромной парадной лестницы. Леди Мелинда оказалась красивой полной дамой с неспешными движениями и плавными жестами. Она держала под руку своего высокого надменного мужа и глядела на него снизу вверх с нескрываемым обожанием. Герцог поцеловал руку леди Дартмут, оглядел нас с Бетси с ног до головы и безапелляционно изрек: