Истребитель 2Z
Шрифт:
Они двинулись по просторным помещениям, где за столами работали десятки сотрудников агроакадемии. Шэн продолжала пояснения на ходу:
— Надо различать беспородные сорта — популяции — и сортовые семена. Их мы создаем на опытных полях. Отбираем зерна с каждого колоса, взвешиваем, определяем характерные признаки, подбираем и высеиваем вручную. Выращиваем, подбирая нужные нам свойства посредством гибридизации. На этом пути, как вы знаете, замечательных результатов в садоводстве достиг Мичурин. Мы же работаем с зерновыми культурами.
— Много мудрых вещей знаете вы, Татьяна Иосифовна, — тихо сказал Лебедев.
— Таких, как я, — много, Антон Григорьевич. Мы — вся страна. И мы делаем только свою часть общего дела. Ведь одной селекции для повышения урожайности мало. Прошлогодний урожай в одиннадцать миллиардов пудов зависел от целого ряда больших мероприятий в государственном масштабе. Огромную роль сыграло повсеместное введение в СССР правильного севооборота.
Они вернулись в кабинет.
— Мы не замыкаемся с нашей наукой только в этих стенах, — рассказывала Шэн с воодушевлением. — Мы вынесли работу в тысячи лабораторий и филиалов академии. Нам помогают совхозные и колхозные лаборатории, помогают школы, ячейки Осоавиахима… Везде находятся энтузиасты… Сейчас вся экспериментальная работа сосредоточена в нашей базе на Волге. Как раз завтра туда уезжает Николай Петрович.
— Эксперименты, касающиеся новой машины?
— Да, сейчас там находится Башметов. Бутягин с Груздевым хотят поставить некоторые опыты.
— Открытые опыты? — резко спросил Лебедев.
— То есть? — не поняла вопроса Шэн.
— Незасекреченные?
Шэн широко раскрыла глаза:
— Мы не делали из этого тайны. Кроме того, наши лаборанты давно уже ведут там работы.
— Что все они за люди? — в упор задал вопрос Лебедев. — Впрочем…
Он задумался на минуту, затем неожиданно решил:
— Сам поеду с ними. Доставлю на место на своем экипаже. На месте виднее.
— Можно подумать, что вы, как Николай Петрович, увлеклись «альбиной 117», — пошутила Шэн.
— Это что за красавица?
— Сорт пшеницы, с которым начнет опыты новая машина. Для нее мы подбираем лучший сорт. В районы разосланы специалисты с заданием проверить все сорта скороспелок.
Лебедев, улыбаясь, начал прощаться:
— Замечательно, я вхожу во вкус. Кончится тем, что из летчика я превращусь в ботаника и начну сажать картошку.
— Чтобы сажать картошку, не надо быть ботаником, — засмеялась Шэн.
— Дайте в последний раз полюбоваться вашим храмом науки, — попросил Лебедев.
Внимательно глядел он на эти высокие стены, украшенные портретами в строгих дубовых рамах, на солидные шкафы, полные книг, на широкий письменный стол, где был расставлен бронзовый солидный письменный прибор, на кожаные кресла, на огромное распахнутое окно, через которое лились свет и воздух.
—
Лебедев взглянул в черные глаза ассистентки:
— Сейчас я вспоминаю. Сибирская изба, наш штаб, политкомиссар… Я пришел подать ему заявление о приеме в партию. Тогда он рассказывал мне, за что борются большевики. Говорил о том, что будет впереди… Будет радостная, счастливая жизнь. Но к ней надо итти через трудности. Надо набираться сил, чтобы преодолевать препятствия…
Широким жестом обвел Лебедев вокруг:
— И это — хорошо. Это — продвижка, шаг вперед, в будущее. Недаром проливалась на полях кровь.
Наклонил голову, сказал тихо:
— Мы пошли в наступление. Политкомиссар товарищ Малахов был убит. Он не увидел победного воплощения своей мечты.
Остановился в дверях и, еще раз оглядев комнату, сказал твердо:
— Мы должны уметь защищать это всеми доступными нам средствами.
В воздухе
На ранней июльской заре, когда еще только зарозовел далекий край горизонта, с центрального аэродрома поднялся изящный, как стрекоза, «ВО-29». Сделав прощальный круг над аэродромом, аппарат забрал высоту и понесся к юго-востоку.
Каждый раз, когда Груздев начинал воздушное путешествие, он переживал взлет аппарата с новой радостью.
Конструктор любил чувствовать момент, когда аппарат, разбежавшись и чуть покачиваясь, мягко отрывается от земли и взмывает в просторную высь, любил это ни с чем не сравнимое ощущение внезапной легкости и гордой радости за гений человека, завоевавшего небо.
Лебедев с пилотского места глянул вниз. Огромный, еще покрытый ночной синевой город стремительно отплывал в сторону. Вдали виднелась серая полоса реки, громада Дворца Советов. Редкие огни гасли внизу.
В окно Груздев видел, как город поплыл вниз и налево. Стеклянные горбатые крыши железнодорожного депо превращались в крохотную коробочку. Река, будто широкая жестяная стружка, извивом лежала на сизом просторе земли. Аппарат набрал высоту. Полоски городских улиц заволоклись туманом.
Шума мотора почти не было слышно: аппарат был снабжен глушителем системы Лебедева. Это позволяло разговаривать в кабине во время полета.
— Сожалею, что и блокнот украден Штопаным Носом, — оторвавшись от окна, обратился Груздев к Бутягину. — Когда попадет он ко мне в руки, я сверну ему шею.
— Блокноту?! — простонал Бутягин.
— Штопаному Носу. У блокнотов не бывает шеи, — наставительно отозвался Груздев, снял кепку и тщательно вытер носовым платком свое круглое лицо. — Жара сегодня будет основательная.
Бутягин лежал в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. Лицо его страдальчески кривилось.
— Думайте о чем-нибудь приятном, Николай Петрович, — посоветовал Груздев, — тогда не будет тошноты.
— А ну вас! — обозлился Бутягин.