Истребители танков
Шрифт:
Прозвучал приказ: «По машинам!» Грузовики, стоявшие наготове с прицепленными орудиями, тотчас двинулись на запад. Выгрузились в селе Ново-Хмелевое. Здесь было много орудий, и среди них царили, радуя глаз, «катюши».
Грохот, взрывы. Это передовая. Командир батареи, приказав окопаться, замаскироваться и быть готовыми к бою, пошел с разведчиками за бугор, куда связисты тянули провода связи. Там словно был другой мир, где ходили пригнувшись. Оттуда шли раненые, окровавленные. Бугор беспрерывно озарялся огнем вражеских разрывов.
В этот день одну из машин, везущих снаряды
Когда прибыли на позиции первой батареи, бойцы обрадовались снарядам: «Гостинцы фрицам привезли!» Лейтенант Костин собрал шоферов в блиндаже и объявил, что машины останутся на огневой позиции. Вскоре полку пришлось перемещаться со второго эшелона обороны в первый. Как назло, пошел сильный дождь. Автомобили забуксовали под минометным огнем врага. Два расчета вместе с орудиями вышли из строя.
— Лукьяненко, разворачивайся! — крикнул лейтенант Костин. Он скрепил две пушки станинами, и Андрей Яковлевич вывез их в тыл вместе с ранеными.
Оказалось, что ремонтировать нужно не только орудия, но и машину. К вечеру артмастера и шоферы управились с этой работой. Лукьяненко снова двинулся на передовую.
А третья батарея жила ожиданием главных событий. Жутко было поначалу новичкам. Смерть носилась в воздухе и могла найти в любую минуту. Но понемногу обвыклись, потихоньку забыли о страхе. В затишье собирались в блиндаже, и оттуда звучали трогательные украинские песни. Затягивали их Фетисов и Кайдалов, подхватывал Нежурин, а за ним — все, кто знал слова.
Новички попривыкли настолько, что ночью рыли картошку в огородах, брошенных хозяевами. Как-то отошел Нежурин от окопа метров на пятьдесят, только начал обирать с ботвы тяжелые клубни — вокруг рванули мины. Одна из них грохнула, судя по звуку, рядом с окопом. Сразу бросился туда. И завертелась карусель! Свист. Грохот. Земля вздрагивает, комьями взлетает в небо. А в висках стучит: неужели накроет окоп?
Тому, кто не бывал в подобной переделке, не передать всех ощущений. Да и чувствует новичок далеко не то, что бывалый боец. Нежурин, в первый раз попав под обстрел, не испытал большого страха. Все происходящее он не воспринимал как реальность, словно все было во сне. Ну, а сон, даже самый страшный, кончается. Надо переждать, и все встанет на место.
Когда наступил вечер, прозвучал приказ: занять открытые позиции! Выдали продукты на три дня: хлеб, сахар, колбасу. За ужином шофер пошутил: «Ешь, ребята, вволю. Убьют — останется». Не смешная вышла шутка.
Как стемнело, выехали на бугор и — дальше. Машины шли на малой скорости. Когда прибыли на место, комбат приказал к двум часам ночи тщательно окопаться. Сибиряк Котов, здоровый парень, наводчик орудия, заработал, как экскаватор. И других подгоняет: «Шевелись, ребята! А то мы здесь — как на ладони».
Сержант Деленок велел Нежурину заняться маскировкой, и тот принялся рвать тугой бурьян, остро пахнущую мяту. По недооборудованным
Под утро впереди вспыхнул костер. Раздались крики: «С ума съехали!» Понеслась ругань. В ответ: «Молчать!» Оказалось, что костер — это сигнал. Сразу заговорили «катюши», заухали пушки, завыли снаряды, засвистели пули.
Артиллеристы услышали команду: все в окопы! А впереди раздалось: «Первый взвод! Вперед!» Пехота, окопавшаяся впереди, пошла в наступление.
Стало потише. Артиллеристы заняли места у орудий. Ждали команду, но ее все не было, и кое-кто из бойцов взялся крутить цигарки. Небо серело на глазах. Начался рассвет. Местность уже выплывала из ночной мглы, когда командир орудия взобрался на бруствер и, всмотревшись, сказал:
— Там, за балкой, ползают танки! Высунул голову из-за щита и Котов:
— Эх, хоть бы какой плохонький — для пробы!
— Какие твои годы! Попробуешь и хорошенькую, — пошутил Деленок.
Только он договорил — орудие накрыло снарядом.
Очнулся Нежурин — в ушах звон, воняет порохом. Когда вернулся слух, донеслись стоны. Ползет Котов: «Ребята, помогайте!» — еле выговорил и закрыл лицо руками.
Нежурин отдал ему на перевязку свой индивидуальный пакет. И почувствовал, что рука обвисла, как плеть, стала деревенеть. Достал бинт, припасенный в дорогу матерью, сам себе перевязал рану.
На другом конце огневой позиции — ужасный стон: осколок попал в патронташ, где лежали запалы к гранатам, и они разорвали Кайдалову живот. В предсмертной агонии бился сержант Деленок.
На горизонте появились десять вражеских танков. Они шли быстро, вот уже движутся по дну балки. «Нежурин, за панораму!» — раздалась команда. Василий взялся за наводку, но рука не действовала. Комбат с досадой отстранил его: «Иди в санчасть да помоги санинструктору донести Кайдалова».
В санитарной части у Нежурина обнаружился еще один небольшой осколок. Он застрял в мякоти ноги, выше колена. Однополчанин, поступивший позднее, рассказал Нежурину, что комбату Н. М. Дробану оторвало ногу, к тому же он получил ранение в голову, но успел уничтожить «тигра». Еще три танка подбили, благодаря наводчику Глухову, который тоже с Белгородчины.
Враг отступил — батарея пошла вперед. Следом за ней двинулась и санчасть. Раны Василия заживали быстро. Вскоре старшина Михайлюк, приехавший в тыл за продуктами, забрал его с собой в батарею.
Кладбище танков
Фашисты очень скоро поняли, что через Обоянь им к Курску не прорваться. Решили взять восточнее — через Прохоровку. Это была последняя ставка гитлеровского командования в осуществлении операции «Цитадель». Они сосредоточили под Прохоровкой огромные силы: сто танков и самоходных орудий на один километр. Такой плотности не было ни на одном из фронтов. Кризис Курской битвы назревал. Советское командование решило не ждать наступления, а нанести в этом районе мощный контрудар.