Итальянский след
Шрифт:
– Мороженое я люблю, – кивнул Величковский и нажал наконец кнопочку мобильника. Разговор был совершенно бестолковым.
– Да! – кричал Величковский почему-то радостным голосом: видимо, был польщен проявленным к нему вниманием. – Конечно. Будь спок! – И вдруг осекся – похоже, прозвучал вопрос, касающийся его места пребывания. И Пафнутьев тут же угрожающе показал кулак – дескать, только попробуй скажи, где находишься, только попробуй.
– Так это же самое… На месте! Ну как где, где всегда… Возле универмага. Ну как что… То, что и всегда… Мороженое ем, ванильное. Почему не
Сунув мобильник в карман, Величковский ссутулился, уставившись взглядом в пол, и, казалось, забыл и о Пафнутьеве, и о Худолее.
– Кто звонил? – нарушил Пафнутьев молчание. – Игорь?
– Ага, – кивнул Величковский, все еще не отрывая взгляда от пола.
– Как у него там?
– Нормально.
– Погода хорошая?
– Там всегда хорошая погода.
– Южное побережье? – продолжал допытываться Пафнутьев.
– Северное, – неожиданно сказал Величковский.
– Да-а-а? – протянул Пафнутьев, стараясь вложить в это слово как можно больше удивления, может быть, даже потрясенности. И, кажется, добился своего – Величковский вскинул голову, горделиво оглянулся на Худолея: дескать, и ты должен знать, откуда мне иногда звонят. – Северное побережье Италии.
– Рановато он собрался на отдых, там еще холодно, – заметил Пафнутьев.
– А он и не отдыхает.
– Работает?
– Можно и так сказать.
– Девочки?
– С чего вы взяли? – насторожился Величковский.
– Так ты же сам и рассказал, – обращаясь на «ты», Пафнутьев точно рассчитал – доверительность интонации часто срабатывает лучше, чем самые коварные вопросы.
– Надо же… А я и не заметил.
– В квартире рассказал, где мы встретились. Даже на выбор предложил некоторых, – Пафнутьев взял со стола пачку снимков и снова положил их на место. – Вот эти красавицы… Ты ведь с любой можешь связаться?
– Ну.
– И любая откликнется?
– Еще как!
– Тогда вот что, – Пафнутьев встал из-за стола, решительно подтащил парня к своему стулу, усадил, положил перед ним пачку снимков, ручку. – Садись и пиши! На обороте каждого снимка. Как зовут, куда звонить, где живет… Ну, и так далее.
– А я не помню, – попытался было отвертеться Величковский, но Пафнутьев был неумолим.
– Сам предложил? Сам. Мы твоим девочкам такую жизнь устроим, такой спрос обеспечим… Они будут визжать от счастья. Тебя подарками завалят в знак благодарности.
– Точно? – Губы Величковского медленно расползлись в улыбку, обнажив золотые фиксы. – Может быть, кого-то из них нет в городе…
– Подождем.
– Или не согласятся…
– Уговорим. Ты умеешь уговаривать? Сам говорил, что умеешь. Авось и у нас получится.
– Только это самое, – посерьезнел Величковский. – Не насильничать.
– Ты что, старик?! – вскричал потрясенный Пафнутьев. – Посмотри на меня! Посмотри на Валю! – И он кивнул в сторону Худолея. – А Андрея в машине видел? Ему в кино
– А что, можно?
– Нужно! – отсек Пафнутьев слабые сомнения Величковского.
– Тогда это… Может, и я в кадре окажусь?
– Да тебе только захотеть!
Дальнейшее происходило в полной тишине. Слышалось только усердное посапывание Величковского. Он вынул из своей сумки маленький блокнотик и, сверяясь с ним, старательно вывел на оборотной стороне снимков имена, фамилии, возле некоторых указал даже телефоны.
– А адреса? – спросил Пафнутьев.
– Зачем вам адреса? Я их и сам не знаю. Все они из Пятихаток. Какие у них там улицы и переулки – понятия не имею. Покажете фотки – вам каждый дорогу поможет найти.
– Известные, значит, девушки?
– В определенных кругах.
– И тебя все знают?
– Меня? – весело удивился Величковский. – Да я только появлюсь – через два часа Пятихатки на ушах! Я у них как принц на белом коне. Они же не знают, как мне вкалывать приходится, не знают, что ночую где попало, ем где перепадает. Они думают, что я крутой. – Величковский счастливо засмеялся. – Поэтому эти красавицы и липнут ко мне, просят в город их забрать, пристроить где-нибудь! Потому и фотографируются в чем мать родила. Скажешь, ножку поверни – поворачивает, скажешь, чтоб заросли сбрила – тут же!
– Значит, они знают, на какую работу ты пристраиваешь?
– А что ж тут догадываться? Конечно, знают.
– И соглашаются?
– С восторгом! И меня готовы благодарить всем, что у них в наличии имеется.
– Везучий ты мужик! – простонал в своем углу Худолей.
– А я вообще ничего! Никто не жаловался! И на подарки не скуплюсь.
– Лифчики-трусики?
– Думаешь, мало?! Они же в Пятихатках и этого никогда не видят! За коробку конфет лягут с кем угодно, какую угодно позу примут!
– Шоколадных конфет? – серьезно спросил Пафнутьев.
– Да какая разница! Была бы коробка!
– А родители?
– Какие там родители! Они счастливы хоть на время здыхаться от этих детишек.
– Здыхаться? Это как?
– Ну… Избавиться. Передохнуть. Дух перевести. Вы что думаете, я тут дуркую перед вами?
– Дуркую? – уточнил Пафнутьев.
– А! – Величковский весело махнул рукой, – Это я опять сбился. Дуркую – значит, валяю дурака, придуриваюсь… – Видимо, механически, не совсем понимая, что он делает и насколько это уместно, парень достал черную коробочку, открыл ее и тщательно протер свои и без того сверкающие туфли.
Пафнутьев некоторое время с удивлением наблюдал за ним, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом собрал снимки, убедился, что на обороте каждого указаны имя, фамилия, и спрятал все их в стол.
– Теперь они от вас никуда не денутся! – одобрительно хохотнул Величковский.
– От меня вообще никто никуда не девается.
– В каком смысле?
– Во всех, – без улыбки ответил Пафнутьев и, открыв другой ящик стола, вынул снимки, которые совсем недавно были сделаны между мусорными ящиками, в юшковской квартире, в морге. И положил их перед Величковским.