Итальянский след
Шрифт:
Шестерка.
Плиточник.
А Шаланда настоятельно советовал его беречь. Видимо, пока он у нас, многие ощущают беспокойство, многие лишились сна спокойного и целебного.
– Все это очень мило, – пробормотал про себя Пафнутьев и повторил слова, всплывшие в его сознании из какой-то другой, промелькнувшей мимо жизни, – все это очень мило, Дима. Но как понимать твой совершенно необъяснимый и, более того, глупый прыжок вот в это окно? Да, мне нравится твое согласие привести в порядок непривлекательный туалет следственного управления. Тут я буду совершенно откровенен – блеснуть прекрасным туалетом мечтает каждый
Если бы…
Если бы не одно маленькое обстоятельство – свеженькие капельки крови на блестящих туфельках Величковского. Ведь они есть, существуют, более того, даже не думают просыхать, они как бы увеличиваются в размерах и вот-вот начнут стекать внутрь, а потом выплескиваться из переполненных туфелек, оставляя кровавые следы на паркете, на асфальте, на крашеных досках камеры предварительного заключения.
– А какой можно было бы сделать туалет! – простонал Пафнутьев с искренним сожалением. – Ни одна правовая контора города не смогла бы состязаться с нами в этом деле. И все начальники города бросились бы обустраивать свои отхожие места, стараясь перещеголять друг друга изысканным цветом, потрясающими формами и размерами кафеля, половой плитки, узорчатыми полосками, перепадом колоритов, хрустальными светильниками с золотым, серебряным, хромированным обрамлением! А вокзальные, парковые, ресторанные клозеты! А общественные места возле рынков и универмагов! – Пафнутьев в ужасе схватился за голову от открывшихся перед ним перспектив. – Соседние города, области, деревни, дорожные забегаловки, да что там забегаловки, страны всего ближнего зарубежья содрогнулись бы от неудержимости строительной истерии в области отхожих мест, клозетов, уборных, туалетных! Как мужских, так и женских!
А как рванула бы культура общения!
Как оздоровились бы нравы и обычаи!
Какой потрясающий вид могли бы приобрести городские скверы, дворы, парки, автобусные и троллейбусные остановки, очищенные от всевозможных отходов жизнедеятельности человеческих организмов!
И все это так возможно, так близко и доступно, если бы не одно маленькое обстоятельство – если бы не было капелек крови на блестящих туфельках Димы Величковского!
– О, горе, горе! – безутешно простонал Пафнутьев, скорбно раскачиваясь из стороны в сторону, и единственный, кто понимал его в этот момент, был, конечно же, автор, но ничем не мог помочь своему любимому герою, более того, собирался возводить на пути бедного Пафнутьева все новые и новые трудности, препятствия, козни, не чураясь при этом и самых обычных житейских неприятностей, коими жизнь наша и без того переполнена настолько, что бывает достаточно неприветливого взгляда, нерасслышанного слова, равнодушного жеста, чтобы сорваться в безумство и неистовство, от которого чуть попозже будет стыдно и горько, стыдно и горько.
Худолей докладывал о своих успехах немногословно и даже как-то хмуро, с опаской, будто боялся, что Пафнутьев прервет его, отбросив все его предположения. Но Пафнутьев сидел спокойно, вертел ручку на столе – странная такая у него ручка была, с центром тяжести посередине, и потому стоило ее крутануть, она вертелась долго и почти бесшумно. Худолея ручка раздражала, он полагал, что Пафнутьев больше увлечен этим дурацким верчением, нежели его рассказом, полным
– Итак, она звалась Ларисой, – напомнил о себе Пафнутьев, когда Худолей замолчал в очередной раз.
– Да, Лариса. Пахомова.
– Она до сих пор Пахомова? – спросил Пафнутьев, давая понять, что он внимательно слушает.
– До сих пор. Хотя уже дважды побывала замужем.
– Достойные люди?
– Какие-то сутенеры, сводники, гомики… Живет в той же квартире. Ты, Паша, бывал у нее несколько лет назад после убийства Пахомова.
– Помню, – кивнул Пафнутьев. – Незабываемая была встреча.
– Чем же она так запомнилась?
– Пользуясь моим мужским великодушием, если не сказать наивностью, если не сказать глупостью, вышеупомянутая Лариса прямо на моих глазах напилась в стельку и потеряла способность давать показания. Если уж говорить прямо, то она вообще потеряла способность произносить звуки. Не говоря уже о словах. Не говоря уже о показаниях.
– Так вот, живет она там же, в той же квартире. Но! – Худолей поднял указательный палец. – Стальная дверь. Решетки на окнах.
– Хорошие решетки?
– Железные. Узорчатые. Художественная ковка. Бешеные деньги. Спецзаказ.
– Почему ты решил, что это спецзаказ?
– Потому что все решетки подогнаны под оконные проемы с точностью до миллиметра. И еще потому, что сами мастера мне об этом рассказали. Так что, если тебе понадобится нечто подобное, смело обращайся ко мне. Только помни – это тысячи. – Худолей помолчал и, чтобы у Пафнутьева не оставалось никаких иллюзий, добавил: – Долларов.
– Усек, – кивнул Пафнутьев. – Вы поговорили?
– Она не открыла дверь.
– Ты был достаточно настойчив?
– Соседи сказали, что ремонт в квартире продолжался год. – Худолей попросту не услышал вопроса Пафнутьева. – Все, что завозилось в квартиру, перечислять не буду, хотя знаю, что именно завозилось и в каком количестве.
– Очень круто?
– Пахомова прикупила еще и соседнюю квартиру. Тоже трехкомнатную.
– Неужели это все она? – усомнился Пафнутьев.
– Я тоже усомнился. И вышел на человека, который стоит за ее спиной. Кошмарная личность.
– Говори скорее, мне страшно, – без улыбки произнес Пафнутьев.
– Сысцов.
– Пропой нам, священник, псалом боевой! – громко и внятно пропел Пафнутьев. Слова, видимо, совпали с его состоянием в этот миг, и он повторил: – Пропой нам, священник, псалом боевой!
– Не понял? – озадаченно протянул Худолей.
– Песня такая есть. Или псалом. Когда-нибудь я пропою тебе его полностью. Он придаст тебе силы и укрепит ослабший дух.
– Спиши слова.
– Чуть попозже. У меня все время, все время было ощущение, что перед нами глыба. И Шаланда жаловался на то же. Шаланда жаловался – представляешь? Уточняю – за Пахомовой Сысцов?
– Да.
– Они в контакте?
– Да.
– Встречаются?
– Гораздо чаще, чем это требуется для мужчины и женщины в их возрасте.
– Значит, они не мужчина и женщина?
– Партнеры, – твердо сказал Худолей. – Они партнеры, Паша. И давно. Чем занимаются, когда решат важные свои дела, когда подпишут бумаги и поделят деньги… сказать трудно, но оба еще в детородном возрасте.
– У них будут дети?
– Пока они занимаются чужими детьми. Двое из них в твоей папке.