Итальянский след

Пронин Виктор Алексеевич

– Она сказала, что звонить ей можно только с двенадцати до половины первого дня. Повторила два раза… С двенадцати до половины первого. Дня.

– По московскому времени?

– Ну ты даешь, Валя! Кто же здесь живет по московскому времени? Даже я часы перевел. Я сказал ей, что ты здесь.

– А она? – дернулся Худолей.

– Сказала, что знает. Кто-то из наших попутчиц ей уже сказал. Думаю, она и на набережной оказалась в надежде увидеть кого-нибудь из нас.

– Ну и притащил бы ее сюда! – закричал Худолей.

– Чтобы утром объясняться с полицией?

– Отбрехались бы! Отгавкались! Отмазались!

– Она сказала, что у

нее нет времени. Подошла якобы для того, чтобы выпить соку. Ее ждали. Только села, машина тут же рванулась с места. Хотя нет, не сразу, постояла еще с полминуты. Я успел записать номер. Она стояла недалеко от фонаря… Я сидел за столиком у самых кустов, а за кустами – проезжая часть… Дороги здесь узкие… До машины было метров восемь-десять. Она и записочку передала тайком, будто знала, что за ней следят.

Худолей рванулся в ванную, вернулся с двумя стаканами и подвернувшимся штопором выдернул пробку из бутылки и разлил вино.

– Давай, – сказал он, протягивая один стакан Шаланде.

– Давай. Все правильно, Валя, все правильно. Она на крючке, она не шастает по набережной и не подыскивает клиентов. Другой уровень. – Шаланда поднял стакан.

– Ну если ты пошел гулять по набережной – взял бы меня! – опять сорвался Худолей.

– Все правильно, Валя, все правильно, – повторил Шаланда. – Ты бы разбушевался там, ее увезли бы подальше и спрятали понадежнее. У нас есть ниточка. Номер мобильного телефона. Дальше – красный «Феррари». Номер машины у тебя перед глазами. Установить владельца, его адрес, род занятий и прочее… работа одного дня. Она хочет вернуться к тебе. Завтра в начале первого ты будешь с ней разговаривать.

– В двенадцать, – поправил Худолей.

– Я бы не советовал быть таким точным.

– Почему?

– Мало ли… Вдруг минутная накладка… И освободится она только в пять минут первого… Мало ли.

– Как она? – спросил Худолей.

– Прекрасна! Язык родной не забыла, меня, как видишь, помнит. В конце разговора даже шаловливой мне показалась.

– Это как?

– Ручкой махнула, бамбиной обозвала, «чао» сказала. Похоже, там в машине крутой водила сидел. Во-первых, машина, как я понял, из ряда вон, да и она не осмелилась поступить, как хотелось. Хотя я звал ее с собой, я ведь ее звал!

– Разберемся, – хмуро сказал Худолей. – Во всем разберемся.

– Что будем делать?

– Пошли к Паше, – Худолей поднялся, задернул «молнию» на куртке, бумажки со стола сунул в маленький карманчик на груди.

Коридор казался еще темнее, чем час назад. Только у самой лестницы горела тусклая лампочка. Подойдя к пафнутьевскому номеру, Худолей прислушался – за дверью раздавались негромкие, приглушенные голоса.

– Кто-то у него в номере.

– Мужик или баба?

– Вроде Андрей… Или Халандовский…

– Тогда стучи.

Пафнутьев открыл дверь, не спрашивая, кого принесло на ночь глядя. Молча посмотрел на взбудораженное лицо Худолея, на Шаланду, контуры которого терялись в сумраке коридора, отступил в сторону, приглашающе махнул рукой.

– Входите, гости дорогие, – сказал он, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. – Видишь, Аркаша, вся банда в сборе.

Монако и Монте-Карло давно уже стали как бы одним городом, хотя Монако является самостоятельным государством со своей армией и полицией в составе не то пяти, не то шести человек, а Монте-Карло принадлежит не то Франции, не то Италии. Конечно, Монте-Карло принадлежит одному из этих государств, но вот такая невнятная

формулировка является наиболее точной. Можно даже сказать, что в равной степени этот город, пристанище картежных шулеров, международных мошенников и опять же международных проституток, в равной степени принадлежит и Монако. Точно так же, как Монако принадлежит Монте-Карло.

Короче – путаница в голове автора в точности передает истинное положение вещей. Но есть и совершенно четкое различие – Монако расположено на плоской скале, торчащей в море, а Монте-Карло на побережье. Однако с годами и это их различие исчезло, поскольку насыпь, сделанная с берега на остров, хорошая, хотя и крутая дорога, отсутствие каких бы то ни было пограничных подробностей объединили их и уравняли.

Примерно все это и пытался в автобусе донести до своих слушателей Пияшев, играя роскошным своим, густым и сочным голосом, правда, не столь изящно и зримо, как это только что сделал автор. Пияшева можно понять и простить – свалившиеся на гомосексуальную голову потрясения начисто лишили его связности мышления. Чувствуя, что путается в географических понятиях, он опять, в который уже раз рассказал, что блондинки в Италии воспринимаются женщинами распутными и донельзя доступными, и опять, в который раз, женщины в автобусе возбужденно зашушукались, засверкали глазками, заерзали на сиденьях.

Автобус парил на высоте не меньше ста метров, проносясь по узкой бетонной дорожке, установленной на таких тоненьких подпорках, что было удивительно, почему дорога до сих пор не рухнула сама по себе. Однако Массимо вел машину уверенно, хохотал, поблескивая очками, оборачивался, чтобы сказать нечто веселое Пахомовой и Сысцову, сидевшим за его спиной.

Дорога петляла и вилась, где-то в неимоверной глубине туманилось море, иногда можно было различить дома, улицы – там, у моря тоже шла трасса, но Массимо почему-то предпочел эту, в облаках. Вдоль всего побережья на десятки километров тянулись бесконечная набережная и маленькие городки переходили один в другой, и невозможно было определить, где кончалась Италия и начиналась Франция, где кончалась Франция и начиналась Испания… И везде жили люди, бродили по набережным, пили вино и, похоже, прекрасно себя чувствовали на этой земле.

Худолей сидел у левого окна, и провал, начинающийся сразу за стеклом автобуса, вызывал в душе холодящий ветерок. На груди у Худолея висел фотоаппарат с длинным черным объективом, рядом, на свободном сиденье стояла сумка фотографа, так называемый кофр. Худолей время от времени поглядывал на часы, ожидая того момента, когда короткая, неповоротливая стрелка коснется наконец цифры «12».

– Послушай, – сзади к нему наклонился Пафнутьев. – Еще раз напоминаю… Все внимание – Пияшев и Сысцов. От них сегодня должны посыпаться искры. Снимай все – с кем беседуют, с кем пьют вино, с кем сидят за одним столиком. Ты заметил, что они друг друга обходят, как одноименные полюса магнита? Прямо отталкивание какое-то…

– Остановиться бы где-нибудь минут через сорок, – ответил Худолей, выслушав все, что сказал ему Пафнутьев.

– Приспичило?

– Через сорок три минуты будет двенадцать.

– Да? – Пафнутьев только теперь понял состояние Худолея.

– Не в автобусе же говорить.

– Остановимся. Но нам надо миновать этот бесконечный провал. Здесь-то уж наверняка остановиться невозможно. Я скажу Пахомовой, что тебе плохо. Она поверит.

– Да, твою просьбу уважит, Паша, это… Что мне ей сказать?