Иван Болотников (Часть 3)
Шрифт:
...После обедни в храме Покрова жена послала Афоню к бабке Лукерье.
– Занедужила чевой-то, Афонюшка, - постанывая, молвила Агафья. Добеги до Лукерьи. Авось травки иль настою пользительного пришлет. Спинушку разломило.
Афоня вздохнул: идти к ведунье ему не хотелось. Жила бабка на отшибе, да и мороз вон какой пробористый.
– Полегчает, Агафья. Погрей чресла на печи.
– Грела, Афонюшка, не легчает.
– Ну тады само пройдет.
– Экой ты лежень, Афонюшка. Ить мочи нет. Сходи, государь мой, Христом-богом
– Ну, коли богом, - вновь вздохнул "государь" и одел на себя драную шубейку.
По селу шагал торопко, отбиваясь от бродячих собак. Псы голодные, злые, так и лезут под ноги.
Вошел в Лукерьину избу. Темно, одна лишь лампадка тускло мерцает у божницы. Снял лисий треух, перекрестился.
– Жива ли, старая?
Никто не отозвался. Уж не почивает ли ведунья? Спросил громче, вновь молчание. Пошарил рукой на печи, но нащупал лишь груду лохмотьев.
"Никак, убрела куда-то", - решил Афоня и пошел из избы. Открыл разбухшую, обледенелую дверь, постоял на крыльце в коротком раздумье и тут вдруг услышал голоса. К избе кто-то пробирался.
– Мы ненадолго, бабушка. Нам бы лишь суженого изведать.
"Девки!.. К Лукерье ворожить", - пронеслось в голове Афони, и по лицу его пробежала озорная улыбка. Вернулся в избу и сиганул на печь.
Девок было трое. Вошли, помолились, чинно сели на лавку.
– В поре мы, матушка Лукерья, - бойко начала одна из девок, дородная и круглолицая.
– Поди, женихи придут скоро сватать, а женихов мы не ведаем. За кого-то нас батюшка Калистрат Егорыч отдаст?
"Приказчиковы девки, - смекнул Афоня.
– То Меланья, чисто кобылица, уж куды в поре".
– Так, так, девоньки, - закивала Лукерья.
– О молодцах затуга ваша.
Девки зарделись, очи потупили.
– Скушно нам, постыло, - горестно вздохнула вторая девка.
– Хоть бы какой молодец вызволил.
"А то Аглая. Девка ласковая и смирная".
– В затуге живем, матушка Лукерья. Осьмнадцатый годок, а жениха все нетути. Каково?
"Анфиска. Эта давно на парней зарится. Бедовая!"
– Добро, девоньки, поворожу вам.
Лукерья зачерпнула из кадки ковш воды, вылила в деревянную чашку, бросила в нее горячих угольев да горсть каши.
– Ступайте ко мне, девоньки. Опускайте в чашу косы... Да не все разом, а по одной.
Первой опустила косу Меланья.
– Быть те ноне замужем. Вишь, уголек в косу запал.
– Ой, спасибо, матушка! В поре я, - рухнула на колени крутобедрая девка.
– В поре, дева, в поре, - поддакнула Лукерья.
– Жди молодца. А топерича Аглаха ступай.
И Аглахе, и Анфиске наворожила бабка женихов. Девки возрадовались, принялись выкладывать на стол гостинцы.
– А богаты ли женихи-то?
– выпытывала Меланья.
– На овин надо идти, девоньки.
– Пошто, матушка Лукерья?
– К гуменнику, девоньки. Он вам все и обскажет.
– Страшно к нечистому, матушка, - закрестились девки.
– Он хуже домового. Возьмет да задушит али порчу напустит. Каково?
– Не пужайтесь, девоньки. Гуменник в крещение господне добрый. Вы ему хлебушка да меду принесите.
– А как он обскажет-то, матушка Лукерья?
– Молчком, девоньки. Как в овин придете, то сарафаны подымите и опускайтесь на садило. Гуменник-то в яме ждет. Коль шершавой рукой погладит - быть за богатым. Ну, а коль голой ладонью проведет - ходить за бедным. Уж тут как гуменнушко пожалует.
– А как нам этот овин сыскать? Ужель во всяком нечистый сидит? вопросила Меланья.
– Не во всяком, девонька. Они добрых хозяев выбирают, кои благочестием ведомы. Ступайте на овин деда Акимыча. Там-то уж завсегда гуменнушко сидит. Ступайте с богом.
Девки накинули кожушки и выбежали из избы. Лукерья собрала со стола гостинцы, завернула в тряпицу. Встала к божнице.
– Помоги им, пресвятая дева. Дай добрых женихов...
Афоня взопрел, пот со лба и щек стекал в козлиную бороденку. Да тут еще тараканы в рот лезут.
Кубарем свалился на пол. Лукерья в страхе выпучила глаза: подле дверей поднималось что-то черное и лохматое. С криком повалилась на лавку, заикаясь, забормотала:
– Сгинь!.. Сгинь, нечистый!
"Нечистый" метнулся к двери, протопал по сеням и вывалился на улицу. Лукерья долго не могла прийти в себя, сердце захолонуло, язык отнялся. А "нечистый" тем временем прытко бежал по деревне. Влетел в свою избенку, плюхнулся на лавку, зашелся в смехе.
– Ты че, Афонюшка?.. Что тя разобрало?
– заморгала глазами Агафья.
А Шмоток все заливался, поджимая руками отощалый живот, дрыгал лаптями по земляному полу. Агафья переполошилась: уж не спятил ли ее муженек? Пристукнула ухватом.
– Уймись!.. Принес ли травки пользительной?
– Травки?
– перестал наконец смеяться Афоня.
– Какой травки, Агафья.
– Да ты что, совсем очумел? За чем я тебя к Лукерье посылала?
– К Лукерье?
– скребанул потылицу Афоня. Ах, да... Нету травки пользительной у Лукерьи... Пущай, грит, в баньке допарится. И как рукой.
– Да у нас и бани-то нет. Добеги до Болотниковых. Исай мужик добрый, не откажет.
– К Болотниковым, гришь?
– переспросил он и, натянув облезлый треух, проворно выскочил из избенки.
Обо всем этом Афоня поведал Иванке уже в овине, когда сидели в черной холодной яме на охапке соломы и ожидали девок.
– Озорной ты мужик, - рассмеялся Иванка.
– Таким осподь сотворил. Каждому свое, Иванка. Вот ты не шибко проказлив. Годами млад, а разумом стар. И все что-то тяготит тебя, будто душа не на месте. А ты проще, парень, живи. Мешай дело с бездельем да проводи век с весельем.