Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— Веселей, веселей, мужики!
Работные таскали в насад тюки и кули, катили по сходням бочки. Сюда, к стругам, то и дело подъезжали подводы с товаром. Возницы шумели, покрикивали друг на друга.
На сходни ступил мужик с тюком, да, знать, взвалил ношу не по силе, зашатался, вот-вот свалится в воду.
— Держись! Держись, свиное рыло! Загубишь товар! — закричал Мефодий Кузьмич.
К работному подоспел Иванка. Подхватил тюк, играючи вскинул на плечи и легко пошагал по настилу. Отнес в трюм
— Кто таков? — шагнул к нему купчина.
— Богомолец я. Пришел в Ростов святым мощам поклониться, — схитрил Иванка.
— Богомолец? Аль зело грешен, детинушка? — глаза купца были веселыми.
— А кто богу не грешен да царю не виноват?
— Воистину… Однако ж, выкрутной ты. Получай деньгу!
— Потом отдашь.
— Это когда потом?
— А к вечеру. Товару у тебя, вишь, сколь навозили.
— В работные хочешь?
— Хочу, хозяин. Застоялся, как конь в стойле.
Купец подтолкнул Иванку к тюкам.
— Затейлив ты, детинушка. Беру!
До самых сумерек заполняли насад. Укладывали в трюм сукна, кожи, хлеб в кулях, стоведерные бочки с медами, меха, воск, сало, лен, пеньку, смолу, деготь… Насад был просторен, вмещал десятки тысяч пудов груза.
Купчина не обидел, заплатил Иванке вдвойне.
— Может, обождешь к богу-то? Горазд ты, парень, на работу. Пойдем со мной в Астрахань.
— Пошел бы, хозяин, да не один я. С содругом.
— Стар ли годами твой содруг?
— А навроде меня. И силушкой бог не обидел.
Купчина на минуту призадумался: лишних людей ему брать не хотелось, но уж больно парень молодецкий, за троих ломил. А ежели и содруг его так же ловок.
— Ладно, пущай приходит. Да не проспите. Спозаранку выйдем.
Болотников возвращался на Покровскую довольным: сбывались думы. До Ярославля два дня ходу. А там Волга, глядишь, через три-четыре недели и до Дикого Поля доберешься.
В избе деда Лапотка тускло мерцал огонек. Иванка открыл дверь и застыл на пороге. В избе было людно, на лавках и на полу сидели нищие и калики перехожие. Были во хмелю, бранились, тянули песни. Дед Лапоток сидел в красном углу и бренчал на гуслях. Шестака в избе не оказалось.
— Где Васюта, старче?
Лапоток не отозвался, он, казалось, не слышал Болотникова. Перебирая струны гуслей, повернулся к сидящему обок нищему.
— Подай вина, Герасим.
Нищий подал. Лапоток выпил и вновь потянулся к гуслям. Болотников переспросил громче:
— Где Васюта, отец?
— Ушел со двора твой сотоварищ, — ответил за деда Герасим. — Видели его после обедни на Рождественской. Брел к озеру… Испей чару, парень.
— Не до чары, — отмахнулся Болотников и вышел на улицу. Темно, пустынно, глухо.
«Куда ж он запропастился? — подумал Иванка. — Ушел днем, а теперь уже ночь. Ужель в беду
На душе стало тревожно: привык к Васюте, как-никак, а побратимы стали. Жизнью Васюте обязан.
Мимо изб дошел до перекрестка. Путь на Рождественку был перегорожен решеткой, возле которой прохаживались четверо караульных с рогатинами. Завидев Болотникова, караульные насторожились, подняли факелы.
— Пропустите, братцы.
Мужики, рослые, бородатые, надвинулись на Иванку, он отступил на сажень. Ведал — с караульными шутки плохи.
— Не по лихому делу, — поспешил сказать. — К озеру пройти надобно.
— Чего без фонаря? Царев указ рушишь. Добрые люди по ночам не шастают, — прогудел один из караульных, направляя на Болотникова рогатину.
Иванка знал, что без фонаря ночью выходить не дозволено, и каждый ослушник рисковал угодить в разбойный застенок или Съезжую избу. Но отступать было поздно.
— Нету фонаря, мужики. А к озеру надо. Содруг у меня там. Отомкните решетку.
— Ишь, какой проворный. Воровское дело с содругом замыслил, разбойная душа!.. А ну, хватай татя, ребятушки!
Караульные метнулись к Иванке, один уже уцепился за рубаху, но Болотников вывернулся и кинулся от решетки в темный переулок.
— Держи лихого! Има-а-ай! — истошно заорали караульные, сотрясая воздух дубинами. На соседних улицах решеточные гулко ударили в литавры, всполошив город. На крышах купеческих и боярских теремов встрепенулись дворовые караульные. Очумело тараща глаза, спросонья закричали:
— Поглядывай!
— Посматривай!
— Пасись лихого!
Город заполнился надрывным собачьим лаем, гулкими возгласами караульных.
Иванка, обогнув избу, ткнулся в лопухи с крапивой. Сторожа пробежали мимо, и еще долго разносились их громкие выкрики.
«Весь посад взбулгачили, дурни. Крепко же ростовцы пожитки стерегут», — усмехнулся Болотников, поднимаясь из лопухов. Постоял с минуту и повернул на Покровскую к избе деда Лапотка. К озеру ему не пробраться: всюду решетки и колоды с дозорными. Да и толку нет искать Васюту в кромешной тьме. Поди, в Рыболовной слободе застрял и к утру вернется. А ежели нет? Тогда прощай купеческий насад. Один он без Васюты на Волгу не уйдет. Надо ждать, ждать Васюту.
Болотников вернулся к Лапотку. Нищая братия все еще бражничала. Герасим обнимал калику, ронял заплетающимся языком:
— Слюбен ты нам, Лапоток, ой, слюбен… Принимай ватагу, родимай. Сызнова по Руси пойдем.
— Пойдем, брат Герасий. Наскучило в избе. Ждал вас… Ай, детинушка, пришел? Подь ко мне.
Иванка пробрался к Лапотку. Тот нащупал его руку, потянул к себе. Усадил, обнял за плечо.
— Не горюй, сыне. Кручина молодца сушит. Придет твой содруг.
— Придет ли, старче?