Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
Неподалеку тихо заржал конь. Болотников остановил Гнедка, тяжелая рука опустилась на пистоль.
Кто?… Ордынец или свой казак-дозорный?
Конь вновь заржал, видимо, почуял лошадь Болотникова. Иван спрыгнул в траву: не подставлять же башку под ордынскую стрелу.
— И-ойе! Уррагах! — устрашающе донеслось вдруг из бурьяна. То был воинский клич татар. Но Болотников всердцах сплюнул, вскочил на Гнедка и смело тронул коня в сторону дикого возгласа.
— Опять степь булгачишь, Секира!
Голос Ивана был сердит: не первый раз пугает
— Здорово жили, Иван Исаевич!
— Тебе что, делать нечего? Сколь раз упреждал, — не верещи. Память отшибло?
— Отшибло, батько. Бей!
Устим Секира заголил спину, ткнулся на карачки. Болотников вытянул из голенища сапога плетку, хлестнул. Секира поднялся, поблагодарил:
— Спасибо, батько. Больше не буду.
— А коль вдругорядь заорешь — на круг поставлю. Ты ж на стороже стоишь, дурень. Таем стоишь. А тебя за три версты слышно. Аль тебе дозорный наказ не ведом?
— Ведом, батько. Прости.
— Ну смотри, Секира, — погрозил кулаком Болотников. — Все ли тут улежно?
— Улежно, батько. Поганых не зрели.
— А где второй?
— Да вон же батько… Подле тебя.
Глаза Секиры были смешливы, смех так и гулял по его загорелой лукавой роже.
Болотников огляделся, но никого не приметил.
— Брешешь, Секира.
— Да нет же, батько. Явись атаману, Нечайка.
Совсем рядом шевельнулся бурьян, над которым поплыл зеленый пук травы.
— Тут я, батько.
Перед Болотниковым предстал могутный молодой казак с копной молочая на голове. В пяти шагах дозорный сливался со степью.
Иван одобрил:
— Похвально, Нечайка.
— Ни один поганый не узрит, батько, — молвил Секира. — На него даже коршун сел, норовил гнездо свить, да Нечай чихнул, спугнул птицу. А потом, батько…
— Будет, — оборвал словоохотливого казака Болотников. — Степь доглядай.
— Доглядим, батько, — заверил Секира, а Болотников поехал к новому дозору.
Глава 2
Станица
Кончались запасы рыбы. Станичный атаман приказал раскинуть невод. Казаки направились к Гаруне, старому донцу, знавшему богатые рыбой тони.
Гаруня лежал у своего шалаша, обняв пустую бутыль из-под горилки. Казаки вздохнули.
— Не рыбак, старой.
Растолкали Гаруню, усадили, привалив к шалашу, позвали:
— Айда невод тянуть, Иван Демьяныч.
Гаруня поднял мутные глаза на донцов, молвил тихо:
— Айда, хлопцы.
Встал, замотался, но никто из донцов не поддержал деда: любой казак, как бы он пьян ни был, посчитает за великую обиду, если его поведут под руки.
Гаруня осилил два шага и рухнул в лопухи. Подложив ладонь под голову, бормотнул:
— Ступайте к Ваське.
Казаки пошли к Ваське. Тот был в своем курене и тискал смуглолицую турчанку. Добыл её в набеге и вот уже два года держал у себя.
Дверь в курень открыта настежь. Вошли Юрко и Деня. Полуголая турчанка метнулась было
— Казаки к неводу кличут, Васька.
— Ступайте к Гаруне, — позевывая, ответил станичник.
— Гаруня недужит.
Васька Шестак отпихнул полонянку, поднялся, натянул рубаху: когда Гаруня «недужил», он выходил вместо него на Дон, садился в челн и выбирал казакам тони.
Деня тихо греб веслами, а Васюта стоял на носу челна и глядел на воду. Никто лучше его не ведал рыбьих становищ, которые он определял по одному ему известным приметам.
На берегу дожидали казаки.
— Ну как, Васька, будем ли с рыбой?
— Будем. Тащите невод, за лещом нонче пойдем.
Казаки весело загалдели:
— Лещ — рыба добрая.
— И сушить и вялить.
— И под чарку!
Уложили невод, сели на челны и поплыли. Вблизи тони Васюта высадил казаков на берег и приказал, чтобы держали рот на веревочке. Казаки кивнули и молча застыли у камышей. Один из донцов привычно вбил в землю саженный кол с арканом.
— Трогай, — кивнул гребцу Васюта.
Челн медленно поплыл к заводи, а Шестак начал полегоньку выбрасывать в воду невод. Сперва плыли против течения, потом поперек заводи. Достигнув середины тони, Васюта глянул на верхнюю подбору с мотней. Над водой колыхались черные плуты [221] . Сеть хорошо легла на дно, перекрывая нижней подборой заводь. Над мотней чуть покачивался деревянный бочонок: если много рыбы зайдет в снасть, то бочонок не позволит утянуть подбору в воду.
221
Плут — поплавок к сетям.
Окружив неводом тоню, Шестак стал приближаться к берегу. Кинул конец аркана казакам.
— Тяни, братцы!
Казаки потянули.
— Тяжело идет. С рыбой донцы! — выкрикнул Емоха.
— С рыбой, — повеселел Деня и оглянулся на Шестака. — А ты страху нагонял. Не един пуд прем. Ай да Васька!
Казаки тянули вначале за аркан, а потом ухватились за крылья невода. Шестак стоял на корме и довольно посмеивался. Богатую тоню захватили! Едва тянут казаки.
— Ух, тяжко! Уж не сома ли пымали? Дружней, братцы! — кричал Емоха.
Показалась мотня из воды.
— Боже! — испуганно ахнул Юрко. — Да мы ж мертвяка словили, станишники!
Средь густого клубка трепыхавшейся рыбы торчала чёрная человечья голова с длинными обвисшими усами.
— Да то Секира, братцы! — изумился Нечайка Бобыль.
Вытянув мотню на берег, извлекли утопленника из снасти. Нечайка, первый содруг Секиры, сокрушенно закачал головой:
— Как же так, донцы? Доброго казака потеряли. Кто ж его сразил, какой злодей в реку кинул?
— А может, откачаем? Берись за руки, братцы, — скомандовал Емоха.