Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
Болотников приказал привести толмача и татарина. Когда тот появился в курене, Иван высыпал на стол золото и каменья.
— Вот твоя добыча, поганый.
Глаза татарина алчно загорелись. Такой добычи он не мог бы взять даже в самом удачном набеге: не так уж и много оставалось в чувале после хана, темников [225] и сотников. А на эти самоцветы и деньги он заведет себе табун лошадей и стадо баранов. У него будут новые юрты и много юных красивых жен.
Ордынец метнулся к столу и начал было сгребать добычу в карман, но на его ладонь опустилась тяжелая рука Болотникова.
225
Темник —
— Не торопись, поганый. Вначале об Орде поведай. Что замыслила она противу Руси?
— Я все скажу, иноверец. Через десять дней всемогущий хан Казы-Гирей сотрет с лица земли все ваши порубежные города и пойдет к Москве. Он сожжет вашу столицу и положит к своим ногам Русь.
— Замолчи, собака! — подскочил к татарину Емоха, выхватив из ножен саблю. Но Болотников остановил его движением руки.
— Не ярись. Сядь! — сохраняя спокойствие на лице, произнес он.
Емоха опустился на лавку, а Болотников встал подле татарина.
— Много ли у Казы-Гирея туменов?
— Много, урус. Пятнадцать темников съехались в Бахчисарай.
— А что юртджи искали в степи?
— Дороги для ханского войска.
— Что еще?
— Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь [226] .
— Погнался за ломтём, да хлеб потерял, — усмехнулся Болотников. — В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.
Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.
226
Ясырь — невольник, пленный.
— А теперь отпусти меня в степь, урус.
— В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.
Иван выехал в Раздоры с Васютой, Юрко и Секирой. Спешно гнали по степи коней: надо было как можно быстрее доставить весть главному казачьему городу.
Мимо, через каждые две-три версты, мелькали сторожевые курганы; на вершинах их стояли казачьи посты и зорко вглядывались в степь. Тут же, у подножий курганов, разъезжали конные станичники, готовые по первому приказу дозорного скакать в засечную крепость.
От Родниковской заставы до казачьей столицы — более двадцати вёрст. Гнали лошадей без передышки, и вот за холмами показались Раздоры, обнесенные высоким земляным валом и дубовым частоколом. Крепость имела двое ворот и несколько деревянных башен с караулами. С трех сторон Раздоры окружал глубокий водяной ров, а с четвертой — крепость защищал Дон.
Степные ворота были закрыты: они распахивались лишь в день выхода казачьего войска в набег или для отражения кочевников.
Обогнув крепость, поскакали к Засечным воротам. Через ров был перекинут легкий мост на цепях, который в любой момент мог подняться к башне и перекрыть ворота.
Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук [227] , не мешкая, пропустили казаков в крепость.
— У себя ли атаман? — придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.
— В курене. Аль с худыми вестями? — спросил дозорный.
Но
Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое казаков с саблями и пистолями за синими кушаками. Иван спрыгнул с коня и ступил к крыльцу, но караульные дальше не пропустили.
227
Бунчук — символ власти, имеет вид длинной трости с шаром, под которым прикреплялись волосы из конского хвоста.
— Спит батька. Нельзя!
Болотников повел широким плечом — казаки отскочили в сторону.
— Не до сна, други.
Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.
— Куда? Куда, чертов сын! — закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.
Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.
— Проснись, атаман!
Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.
— Чего прибыл, Болотников?
— Поймали юртджи, атаман.
— Юртджи?… Что доносит лазутчик?
— Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.
Лицо Васильева стало озабоченным, в тёмных глазах застыла тревога.
— Не сбрехал лазутчик?
— Не сбрехал.
Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.
— Не сидится хану!
Распахнул оконце, окликнул караульного:
— Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!
Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.
— Слушаю, атаман.
— Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.
— Татары, батько?
— Татары, — кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. — Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!
Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами… Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?
Васильев вновь подошел к окну.
— Ромка! Кличь старшину!
Глянул на Болотникова — грузный, крутоплечий, насупленный, подавленный недоброй вестью.
— Как с оружием в станице?
— Сабли при казаках, а вот зелья и самопалов маловато.
— И у меня не густо… А с хлебом?
— Худо, атаман. Станица на Волгу идти помышляет.
— Опять на разбой?
— А чего ж казакам остается? Годунов нас хлебом не жалует. С голоду пухнуть?
Васильев ничего не ответил, лишь еще больше наугрюмилея. А тем временем в горницу вошла старшина — семеро выборных казаков от раздорского круга. Среди них был Федька Берсень, чернобородый, сухотелый есаул лет под сорок; на широких плечах его — алая чуга, опоясанная желтым кушаком, за опояской — два коротких турецких пистоля с нарядными рукоятями в дорогих каменьях. Увидев в курене Болотникова, Федька поспешно шагнул к нему, стиснул за плечи.