Иван Болотников Кн.1

Замыслов Валерий Александрович

— Слышали, Федька! Не согласны!

— То казачья земля!

— Брешет посланник! Не мог царь так отписать. То бояре в приказе настрочили!

Чем больше кричали казаки, тем больше наливалось кровью лицо Куракина.

— Замолчите злодеи! На грамоте царевы печати!

Но визгливый голос боярина утонул в недовольном реве вольницы. Атаман с досадой поглядывал на Берсеня.

«И чего лезет? Кто в Раздорах атаман — я или Федька? Дело дойдет до того, что казаки побьют государева посланника».

Застучал булавой о помост.

— Уймитесь, братья-казаки! Дайте гутарить боярину!

Круг мало-помалу

утихомирился. Но разгневанный Куракин уже не мог читать грамоту: кудреватые буквы плясали в глазах. Свернул столбец и запальчиво передал царев наказ своими словами:

— Повелел великий государь в верховые городки и на Волгу разбоем не ходить, азовских людей не теснить, дабы жить царю в дружбе и мире с турецким султаном. А еще повелел вам великий государь беглых холопей и крестьян у себя на Дону не принимать и не укрывать, а тех, что сейчас на Дону и в городках упрятались, немедля выдать прежним владельцам…

— Буде, боярин! То Бориски Годунова присказка. Много наслышаны, — вновь оборвал посланника Федька Берсень. — Чуете, донцы, как нас в капкан заманивают? На Волгу — не ступи! Азовцев — не задорь! Беглого мужика — в железа и к боярину! Хотите так жить?

И вновь забушевало казачье море:

— Не хотим, Федька!

— Азовцы каждо лето войной ходят! В полон донцов берут!

— Туркам в неволю продают! Ужель обиды терпеть?

— Ходили и будем ходить!

Не удержался и Болотников. Закипел. Протолкался к самому помосту и встал супротив посла, опустив тяжелую руку на серебряный эфес сабли.

— Ты вот что, боярин. Ты на нас оковы не надевай! Хватит с нас и былой неволи. Вот так натерпелись! — чиркнул ребром ладони по шее. — О беглых тут кричишь. А мы здесь все беглые, все из-под боярского кнута бежали. Но теперь господам нас не достать. Кишка тонка, боярин! Ни один беглый с Дона не уйдет. А коль силой сунетесь — головы посрубаем! Так Бориске Годунову и передай. Не быть на Дону боярской неволе.

— Не быть! — взметнулись над головами тысячи сабель.

К Куракину метнулся Васька Шестак; выхватил бумажный столбец, скомкал и бросил в круг. Грамоту подхватил Устим Секира и, не долго думая, подбежал к боярскому возку и сунул царев наказ под рыжий кобылий хвост.

Круг так и взревел от неудержимого хохота, а Куракин охнул и что-то беззвучно зашлепал губами. Слепая, клокочущая ярость исказила его лицо. Попытался что-то выкрикнуть, но спазмы перехватили горло.

Васильев, поняв, что казаки теперь и вовсе не будут слушать боярина, высоко взметнул над головой булаву.

— Кончай круг, донцы!

Васюта, Юрко и Серика направились к кабаку. Болотников предупредил:

— Шибко не напивайтесь. Позаутру в станицу тронем.

— На ногах будем, батько, — весело заверил Секира.

Берсень повел Болотникова в свой саманный курень.

Был возбужден, всю дорогу сердито выплескивал:

— Годунова проделки. Хочет казаку петлю накинуть.

Не угомонился Федька и у себя за столом. Опрокидывал чарку за чаркой и все так же сердито гутарил:

— Годунов нас, как волков, обложил. Ни проходу, ни проезду. Сунулись как-то в верховые городки за товаром — не пропустили. На годуновские заставы наткнулись. От ворот поворот. Это нас-то, казаков? Нас, кои от поганых и

янычар Русь заслоняют? Нет, ты чуешь, Иван?

— Чую, Федор. Годунов лишь верховых служилых жалует, тех, что волю на хомут сменяли.

— Воистину на хомут. Слышал: в Ельце, Воронеже и Курске казаков вынудили на государя ниву пахать. Казаков!

— И в Осколе десятинная пашня [228] . Весной десяток казаков в станицу прискакали. Сбежали из Оскрла. Не захотели сохой степь ковырять. Так их было в острог, едва на дыбе не растянули. Добро, из крепости удалось выбраться, а то бы гнить в застенке. Вот как служилых зажали, — хмуро проронил Болотников.

228

Назначение десятинной пашни — производство хлеба на южных окраинах Руси, продажа его на деньги и выдача денег городовым служилым людям и казакам порубежных крепостей. Превращая земли, принадлежавшие местному населению, в государеву десятинную пашню и облагая служилых своеобразной барщиной в виде обработки этой пашни, правительство Годунова выступало в своей политике по отношению к населению южных районов как выразитель интересов класса феодалов-крепостников, и эта политика, несшая служилым людям русского Поля феодальный гнет и насилие, не могла не вызвать со стороны населения этих районов недовольства крепостническим государством.

— Не всех. Много лизоблюдов развелось да прихлебателей боярских. Годунова доброхоты! Им и деньги, и хлеб, и оружие.

— А нам, низовым, лишь брань да угрозы. Ни зипуна, ни зелья, ни хлеба. Как хочешь, так и крутись. Так ужель нам по куреням сидеть?

— Не станем сидеть!

— Не станем, Федор. Саблей зипуны добудем!

Оба разгорячились, зашумели.

В горницу вошла Агата. Поставила кувшин на стол, молвила с улыбкой:

— На весь баз крик подняли. Лучше бы песню спели.

— Не до песен, женка. Сгинь! — прикрикнул Федька.

Но Агата не «сгинула». Уселась рядом с Берсенем, коснулась мягкой ладонью его кучерявой головы.

— Не гони. Я тебя, почитай, и не вижу. То в степи, то на майдане. Не домовитый ты, Федор. Все тебя куда-то носит.

— А я перекати-поле, женка, — смягчил голос Берсень. Придвинул к себе кувшин, налил в деревянный ковш холодного квасу, жадно выпил.

— Перекати-горе ты, — вновь улыбнулась Агата. — И зачем только меня с засеки сманил?

Оглянулась на Болотникова, при этом в больших синих глазах её блеснули ласковые искорки.

— Помнишь, Иван, как он меня улещал?… Кочетом ходил. Оседло-де жить буду. А что вышло? И десяти седмиц вместе не побыли. Нужна ли ему жена? Он давно её на коня променял. А ведь на засеке иное гутарил. Помнишь ли, Иван?

Глава 4

Лесная засека

Болотников встретился с Федькой Берсенем в то самое лето, когда они с Васютой Шестаком, бежав от боярской неволи, доплыли на купеческом насаде до Тетюшей. Но дальше плыть не довелось: в городе Иван столкнулся с торговым человеком князя Телятевского. То был приказчик Гордей, прибывший в Тетюши с княжьими товарами.