Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— Жалую, Агата!
Но Агата чарки не приняла.
— Спасибо за честь, воевода. Однако ж прости, не пью я.
— Не пьешь?… Так одну чарку, ладушка. Не откажи.
— Богу зарок дала, воевода. Не неволь и не гневайся, — с легким поклоном молвила Агата.
— Так и не будешь? — пьяно качнулся Федька.
— Не буду, воевода, — тихо, но твердо сказала Агата.
Федьке упрямство девки не понравилось, в тёмных глазах его полыхнул огонь.
— Не будешь? Это мне-то перечить?
Болотников глянул на девку, та стояла отчужденная и неприступная; большие синие глаза были холодны. Тяжелая русая коса легла на высокую грудь.
«Будто Василиса моя», — невольно подумалось Ивану.
— Чего ж ты, друже? — подтолкнул Федька.
— Оставь её, воевода. Зачем же силком?
Агата благодарно глянула на Болотникова, но к ней тотчас подскочил Васюта, полез целоваться.
— Приголублю тебя, молодушка.
Иван оттолкнул Шестака от девки, но тот опять полез. Тогда почему-то обозлился Федька.
— Прочь! Убью, Васька!
Отшвырнул Шестака к стене, опустил тяжелую руку на турецкий пистоль.
— Порешу за Агату… То лада моя. Крепко запомни, Васька.
— Ошалел, воевода, — потирая ушибленный затылок, незлобиво вымолвил Васюта. — Твоя так твоя. Для меня ж и Феклуша в утеху. Так ли, любушка?
Подошел к девке, ущипнул за крутой зад. Фекла хихикнула, игриво блеснула влажными глазами.
— Грешно, батюшка.
— Без греха веку не изживешь, без стыда рожи не износишь, Феклушка. Где грех, там и сладость, — вывернул Васюта и потянул девку в темные сени.
Болотников молчаливо пошатывался возле прялки; голова была тяжелой, плясали трепетные огоньки свечей в затуманенных глазах.
— Прилягу я, воевода.
— Почивай, Иван… Палашка! Проводи молодого князя в покои.
— Провожу, батюшка-воевода, — охотно кивнула девка и шагнула следом за Болотниковым.
Федька тяжело плюхнулся на лавку, повел мутными очами по светлице. Девки все еще стояли, ожидая воеводского слова.
— И вы почивайте. Ступайте в подклет… А ты побудь здесь, Агатушка, побудь, голубица.
Девки вышли, и в светлице стало тихо. Слышалась лишь веселая возня из сеней, где миловался с Феклой Васюта.
Берсень поднял хмельную голову. Агата, опустив руки, стояла, все так же спокойно и отрешенно посматривая на Федьку.
Берсень протянул к ней руку, усадил подле себя.
— Когда ласкова ко мне будешь, Агатушка?
— Не ведаю, воевода.
— Аль что худое тебе содеял?
— Нет, воевода. До самой смерти за тебя буду молиться, что от злых басурман вызволил. Мыкать бы мне горе на чужой сторонушке.
— Мыкать, Агатушка. Надругались бы над тобой поганые, ох, надругались. Вон ты какая ладная… Хочешь,
— Ничего мне не надобно, воевода, — с грустью молвила Агата. — Отпустил бы ты меня из терема. В родную отчину к матушке хочу.
— К матушке ли? — насупился Федька. — А, может, к суженому? Не он ли тебе сердце иссушил?
— Нет у меня суженого, воевода. По матушке соскучилась, по подружкам веселым да игрищам. Тут же скучно у тебя, воевода. Кручина меня гнет. Отпусти!
— Кручина гнет? — поднялся с лавки Федька. — Да я тебя враз развеселю! Девок-песенниц соберу, скоморохов кликну. Прикажи, Агатушка!
— Мне ли, крестьянской девке, боярину приказывать, — улыбнулась краешками губ Агата.
— Боярину? Да кой я боярин, — рассмеялся Федька, но тотчас опомнился, согнал ухмылку с лица. — Воевода я, Агата. Над крепостью и ратниками государем поставлен.
Придвинулся к Агате, положил руки на плечи, заглянул в глаза.
— Аль не мил я тебе, лебедушка?
Агата очей не опустила, глаза её были пристальны.
— Сильный ты и отважный. Зрела, как басурман мечом разил. А вот каков ты душой — не ведаю.
— А ты полюби и поведаешь. Не так уж и плох я, Агатушка. Народ в крепости мною доволен. Жалую я простолюдина, а приказных мздоимцев кнутом потчую. Аль не слышала?
— Наслышана, батюшка. Праведно воеводствуешь. Ратный люд к тебе льнет.
— Вот-вот. Одна лишь ты, Агатушка, меня сторонишься. А ты полюби, согрей душу мою.
Федька прижался к Агате, поцеловал в губы. Но та не ответила на ласку, отстранилась, встала под божницу.
— Не надо, воевода. Богом тебя прошу!
Федька тяжко вздохнул и молча вышел из светлицы.
…Перед святой Троицей мать послала Агату в соседнюю деревню Якимовку.
— Добеги, дочка, до сестрицы. Пущай к нам на Троицу придет.
— Добегу, матушка, покличу.
До Якимовки версты три. Дорога тянулась боярской пашней, по которой сновали мужики с лукошками. Страдники сеяли яровые.
В Якимовке Агата бывала часто: там жила её родная тетка. Были в деревне и задушевные подружки, с которыми Агата гуляла не одно красное лето.
Вечером девки и парни собрались на околице; качались на качелях, вели хороводы. Вдруг от березового перелеска послышались пронзительные гортанные выкрики. Парни и девки примолкли, повернулись к зеленому перелеску.
— Татары! — испуганно ахнула Агата.
До Якимовки рукой подать, однако добежать не успели: татары молнией неслись на резвых длинногривых конях. Настигли у самых изб. Парни выхватили из плетня по орясине, но тотчас были зарублены острыми кривыми саблями. Девок же повязали ремнями.