Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— Грамоту от князя привез. Указал Андрей Андреевич своих холопей на ниву посадить.
— Это как же на ниву? Невдомек мне, Егорыч. Нетто челядинцу за соху браться?
— Вестимо так, батюшка. Позвать бы холопей надо.
— Ох, и недосуг мне нонче, Егорыч. Ты уж сам распорядись, милок, а я в храм поспешу.
— Как тебе будет угодно, Ферапонт Захарыч, — с легким поклоном вымолвил приказчик и вышел из покоев.
В узких сумеречных сенях хихикнула девка:
— Ой, щекотно.
— Тьфу,
Из темного угла вышел раскрасневшийся долговязый Тимоха. Сенная девка, задев приказчика дородным телом, прошмыгнула в светелку.
— Непристойные дела творишь, сердешный. Кобелей греховодных кнутом учат, чтобы уму-разуму набирались. Обскажу о том управителю. Пущай он те взгреет, — осерчал приказчик.
— Уж ты прости меня, Калистрат Егорыч, — взмолился Тимоха и простодушно добавил. — Моей-то вины нет, батюшка. Шел я сенями. А девка озорная повстречалась. Ну и того…
— Не проси милости, богохульник. Быть тебе битым. А сейчас зови к моей избе холопей — Никитку Скорняка, Икудейку Басова, Ванятку…
В своем дворе Калистрат Егорыч прочел челяди княжью грамоту, в которой говорилось, что с Тихонова дня пятнадцать кабальных челядинцев переводятся в пашенных мужиков.
«…Князю повиноваться, как богом велено, приказчика слушаться во всем и пашню пахать, где укажут, и оброк им платить, чем изоброчат», — заключил приказчик.
Челядинцы понуро склонили головы. Годами жили, а таких чудес не знали. И чего это вздумалось князю?
— Как же это, батюшка? Несподручны мы к мужичьему делу. Не во крестьяне, а в холопы мы князю рядились, — произнес Тимоха Шалый.
— Такова княжья воля и не вам её рушить, сердешные. Отныне будете жить под моим присмотром. А поначалу указал вам Андрей Андреевич, как травы поднимутся, сено на княжью конюшню косить, опосля господский хлеб на нивах жать. Уразумели, сердешные?
— Из одной кабалы в другую угодили, братцы. Неправедно это, — хмуро высказал один из дворовых.
— Мокеюшка! Заприметь этого говоруна, сердешный. Как звать-величать прикажешь, милок?
— Никитой Скорняком, — угрюмо отозвался холоп.
— Запомни, Мокеюшка. Ступайте покуда в подклет, ребятишки. А я подумаю, чем вас занять до сенокоса.
Холопы побрели к княжьему терему, а Калистрат Егорыч со своим верным челядинцем пошли вдоль села, поглядывая по сторонам. Навстречу попадались крестьяне, снимали шапки, кланялись уступая дорогу.
— Чего-то пришлых мужиков не видать. И на срубах топором не стучат. Нешто лодыря гоняют?… Эгей, Семейка! Подь сюда, сердешный. Куда подевались новопорядчики?
— Ушли из села подушкинские крестьяне. Митрий Капуста намедни наведывался. Быть бы беде, да Афоня Шмоток уберег.
— Совсем, что ли сошли? — забеспокоился приказчик. Еще бы! Сколько денег на них ухлопал. Андрей Андреевич за такие убытки не помилует. Придется из своей кубышки князю деньги возвращать за недосмотр. Впросак попал с чужими мужиками.
— В бору спрятались, а ребятенки на селе остались, — успокоил приказчика Семейка и, метнув угрюмый взгляд на челядинца, зашагал прочь.
— Пошто Калистрату Егорычу не поклонился? — сердито крикнул ему вслед Мокей, припомнив, как отстегал его кнутом Семейка на княжьей ниве.
Семейка, не оглядываясь, подошел к своему срубу и взялся за топор.
— Поучить бы надо нечестивца, Калистрат Егорыч. Без поклона отошел, вновь своеволить зачал.
— Потом, потом, Мокеюшка, — растерянно вымолвил приказчик и добавил озабоченно: — От Капусты одним винцом не отделаешься… А холопы куда глядели? Пропустили Митьку в вотчину. Батогами, окаянных!
После обедни вновь нагрянул из своей деревеньки Митрий Капуста с двумя дворовыми. Бледный, опухший, прискакал к приказчиковой избе, спрыгнул с коня с загромыхал пудовыми кулачищами в калитку.
Из оконца выглянул Мокей и тут же заспешил к Калистрату. Приказчик оробел. Дрожащими пальцами застегнул суконный кафтан, приказал:
— Прихвати с собой саблю да пистоль. В случае чего пали по супостату.
Как только Мокей открыл калитку, Митрий Флегонтыч ринулся во двор и, схватив Калистрата за ворот кафтана, свирепо закричал:
— Вор! Подавай мне мужиков, дьявол!
Мокей поспешно выхватил из-за кушака пистоль, надвинулся на Капусту.
— Не балуй. Стрелять зачну.
Митрий Флегонтыч отшвырнул от себя приказчика и, тяжело дыша, хватаясь рукой за грудь, опустился на крыльцо.
— Без ножа зарезал, дьявол. Ко мне хитрой лисой подъехал, а крестьян к себе переманил. У-у, злыдень!
— Знать ничего не знаю, сердешный. Ехал в монастырь святым мощам поклониться. А до твоих людей мне и дела нет. Сами сюда переметнулись, батюшка.
— Врешь, дьявол. На пытке у мужиков дознаюсь, по чьему наговору они в бега подались. Сыщется твоя вина — самолично паршивую башку срублю. А потому отдавай моих крестьян добром.
— Да ты поостынь, сердешный. Мужиков твоих я и в глаза не видел. Нет их в вотчине. На вольные земли ушли, сказывают. А коли не веришь — пройдись по избам, Митрий Флегонтыч.
— Опять-таки брешешь. Упрятал до поры до времени. Ты хитер, но и у меня башка не для одной бороды красуется. Корысть твою насквозь вижу. Подавай мужиков! — снова закричал Капуста и потянулся к сабле.