Иван Болотников
Шрифт:
Одного не хотелось Васильеву – чтоб голытьба подалась на Азов. Царь Федор и Борис Годунов будут в немалом гневе, если повольница вновь начнет задорить азов-цев. Но отменить казачий поход было уже невозможно. Голытьба засиделась в Раздорах, и теперь ее ничем не удержишь,
В тот же день есаул Федька Берсень начал готовить струги к походу: конопатили и смолили борта и днища, чинили палубы и трюмы, шили паруса. Казаки взбудо-раженно гутарили:
– На море пойдем. У заморских купцов добра
Свыше тысячи казаков собрались под Федькино начало, три десятка стругов готовились выйти в море.
– А ты что ж, Иван, не пойдешь с нами? – спросил как-то Берсень.
– Не пойду, Федор. У меня иная задумка.
– Жаль. А я-то помышлял воедино сходить, – огорчился Берсень. – И куда ж ты хочешь снарядиться?
– На Волгу, друже. Всей станицей так порешили.
– А может, все-таки со мной? Славно бы повоевали.
– Нет, Федор, на Волгу, – твердо повторил Болотников.
– Чего ж так? Аль азовцы мало зла нам причинили?
– Немало, друже. Но бояре еще больше, – сурово высказал Болотников, и лицо его ожесточилось. – То враг самый лютый. Нешто запамятовал, сколь на Руси от бояр натерпелись? И Дикое Поле хотят в крови потопить. Ужель терпеть?
– Бояре сильны, Иван, – вздохнул Федька. – И царь за них, и попы, и войско у бояр несметное. Уж лучше поганых задорить.
Берсень отплыл из Раздор ранним утром, а на другой день выступил и Болотников. С ним пошло около пятисот казаков. Перед самым уходом Иван забежал к Агате. Та встретила его опечаленным взором.
– Уходишь, сокол?
– Ухожу, Агата. Душно мне в Раздорах, на простор хочу.
– Душно?.. А как же я, Иванушка? Ужель наскучила тебе?.. Остался бы. Уж так бы тебя любила!
– Не жить мне домом, Агата. Дух во мне бродяжий… И спасибо тебе за привет и ласку.
Агата кинулась на грудь Ивана, залилась горючими слезами.
– Худо мне будет без тебя, сокол ты мой. Пока в Раздорах жил, счастливей меня бабы не было… Федьки смущаешься? То закинь. Один ты мне люб, Иванушка!
– Прости, Агата, казаки ждут.
– А я с тобой, с тобой, Иванушка! Хоть на край света побегу. Возьми сокол!
– Нельзя, Агата. Не бабье дело в походы ходить. Прощай.
Болотников крепко поцеловал Агату и выбежал из куреня. Нечайка кинул повод. Иван вскочил на коня, крикнул:
– С богом, донцы!
Казаки, по трое в ряд, тронулись к Засечным воротам. Держась рукой за стремя, шла подле Васютиного коня Любава. Утирая слезы, говорила:
– Береги себя, Васенька. Под пулю да саблю не лезь и возвращайся побыстрей. Да сохранит тебя Богородица!
– Не горюй, Любавушка, жив буду, – весело гутарил Васюта,
У Засечных ворот казаки остановились, слезли с коней и попрощались с оставшимися в крепости раздорцами.
– Да пусть выпадет вам хабар, 201 атаманы-молодцы! – радушно напутствовал повольницу Богдан Васильев. Глаза его были добры и участливы. – С богом, Болотников, с богом, славный атаман!
Иван глянул в его лицо и усмехнулся. Лукавит Васильев, содругом прикидывается, а сам рад-радешенек, что голытьба из крепости уходит. Теперь в Раздорах остались, почитай, одни домовитые, то-то Васильев вздохнет. Голытьба ему хуже ножа острого.
– Будь здоров, атаман, – сухо бросил Болотников и огрел плеткой коня. – За мной, донцы!
Казачье войско вылилось в ковыльную степь.
Над головой – ясное бирюзовое небо, впереди – синие дали, а по сторонам, по всему неоглядному простору, лаская глаз, пестрели красные маки. Пряный запах душистых, медом пахнувших цветов, синева неба и степное раздолье туманили голову, будоражили душу, наполняя ее радостным ликованьем.
«Хорошо-то как, господи!» – хмелели без вина казаки, вдыхая чистый, ни с чем не сравнимый, степной пьянящий воздух. И все тут забылось: и каждодневные тревоги, и лютые сечи, и горькие утраты содругов, и незарубце-вавшиеся раны…
Вырвалась песня – звонкая, протяжная, раздольная; песню разом подхватили, и полетел над Полем казачий сказ о добром молодце да богатырских подвигах. Смолкли тут птицы, стихли буйные травы, застыл медвяный воздух, внимая удалому напеву. Пел Болотников, пел Васюта, пели Нечайка и Нагиба, пела степь. А мимо повольни-цы проплывали затаившиеся холмы и курганы с навеки заснувшими серыми каменными бабами.
Неделю ехали казаки по Дикому Полю; миновали Раз-дорский шлях и повернули на Самарскую Луку.
– Волга там подковой изгибается, – гутарил казакам бывалый дед Гаруня. – А середь подковы той – горы, утесы, пещеры да леса непролазные. Ни боярам, ни стрельцам не достать.
О Самарской Луке Болотников давно уже был наслышан. Место лихой повольницы и беглого люда, место удалых набегов на купеческие караваны. Туда-то и поспешал он со своими казаками.
Вскоре выехали к Медведице. Солнце клонилось к закату, кони и казаки притомились. Болотников указал рукой на сосновый лесок.