Иван Болотников
Шрифт:
– Мудрено. Волга – не ручеек, поди спознай, где гультяй вылезут. Пожалуй, и не выслежу, – засомневался Смолянинов.
– Велено порадеть, Кузьма Андреич.
Кузьма Андреич порадел. Отыскал-таки казаков. Но их почему-то оказалось всего два десятка, и непонятно было, откуда пришли эти гультяй. То ли они с Медведицы, то ли с Хопра, а то ли с самого Дона. Дикое Поле велико, попробуй угадай. Попытался было казаков в полон взять да все выведать, но те и не подумали бросать сабли,
– Так как, Кузьма Андреич, пойдем брать гультя-ев? – вновь спросил один из сотников.
И на сей раз голова ничего не ответил, лишь уперся пытливым взором в казака-перебежчика.
– Откуда твои гультяй?
– Откуда? – переспросил Секира и малость замешкался. К такому вопросу он был не готов. Правду сказать – тайну открыть, словчить – можно на крючок угодить. – Не ведаю, как и молвить, отец-воевода. Казаки-то наши из разных мест. Кто с Битюга, кто с Айдара, а кто и с Медведицы. Не сидят сиднем, знай по степи крутят. Седни они на Воронеж кинутся, завтра на азовцев пойдут, а то и на московских послов навалятся. Волчья жизнь! Не любо мне с ними шастать.
– А шастал-таки, разбойничал. Как же ты к стрельцам не побоялся? Ведь я тебя могу и на виселице вздернуть.
– Все в твоей воле, батюшка, – низехонько поклонился Секира. – Но токмо повинную голову и меч не сечет. Я ж за себя шесть десятков воров отдаю. Чать, стоит моя голова этого. Не погуби, батюшка!
– Дерьмо ты, – сплюнул голова. Душепродавцев-из-менников Кузьма Андреич терпеть не мог.
– Уж какой есть, батюшка. Но гулебщиков, кои супротив царя и бога воруют, мне не жаль.
Голова поднялся с походного стульца, близко ступил к Секире, глянул в упор.
– И все ж лукав ты, ананья… Сказываешь, шесть десятков в казачьем войске? А не боле? Может, целая рать собралась, а?
– Так то ж моя погибель, батюшка! – вскричал Секира. – Ведь коль тебя проману – голова моя с плеч.
Голова повернулся к сотникам.
– Подымайте стрельцов.
Начальные люди побежали к сотням.
– А мне куды ж, отец-воевода? – вопросил Секира.
– При мне будешь. Верните гультяю коня!
Казаки правили тризну. Тянули из баклажек горилку и пели заунывные песни. Их, как и сказал Секира, было не свыше шести десятков. Остальное же войско отошло на полуверсту вспять и залегло в высокой траве. Ждали долго. Глядач нет-нет да и высунется из травы.
– Тихо, батько.
«Ужель сорвется? Ужель стрельцы о войске распознали? Тогда Секире не вернуться», – тревожился Болотников.
Полежали еще с полчаса, и вот наконец глядач бодро донес:
– Выступили, батько!
На голове глядача пук травы, и казак сливается с зеленой степью.
–
– Много ли?
– Сотни две, а то и боле.
Болотников осторожно выглянул из дикотравья, прикинул на глаз. Стрельцов было около трехсот человек.
«Никак, все выступили. Слава богу… Но что это?»
Добрая сотня служилых вдруг остановилась в полуверсте от холмов, остальные же ринулись к лощине.
«Хитер, бестия!» – помрачнел Болотников. Голова оставил часть войска на подходе к лощине. Неужели он разгадал казачий замысел?
Стрельцы лавиной хлынули в лощину. Казаки, побросав баклажки, взлетели на коней и приняли бой. На каждого донца приходилось по три служилых. Напор стрель цов был страшен. А Болотников все выжидал, но стоявшие в степи стрельцы и не помышляли приближаться к лощине. Секира, находившийся подле Смолянинова, нервно кусал губы.
– Ты бы помог стрельцам, батюшка. Казаки аки звери бьются.
– Сиди и помалкивай, – строго оборвал казака Смо лянинов.
«Пропало дело, – удрученно вздохнул Секира. – Но чего ж Болотников тянет? Побьют донцов в лощине».
– У них не токмо сабли, батюшка, но и по паре пистолей. Загинут государевы люди.
– Помалкивай! – вновь рыкнул на гультяя Смоляни-нов, слушая, как из лощины доносятся ожесточенные возгласы ратоборцев.
– Не пора ли, батько? – нетерпеливо тронул Болотникова за плечо Мирон Нагиба.
– Пора!
Болотников резко поднялся и потянул за повод лежащего на боку Гнедка.
– По коням, други!
Казаки молнией метнулись к коням. Взбудораженные, дерзкие, глянули на Болотникова.
– Ты, Нагиба, в лощину! Две сотни со мной! – громогласно, чтоб слышало все войско, выкрикнул Иван.
Донцы, не суетясь и не мешкая, тотчас разбились на два крыла и, устрашающе гикая, устремились к врагу.
Секира, как только увидел казаков, в один миг выхватил из-за кушака Смолянинова пистоль и пришпорил коня.
– Подлый лазутчик – рявкнула голова. – Догнать!
Несколько стрельцов припустили за Устимом, но где
там: казаки выделили Секире резвого скакуна.
На стрельцов надвигалось казачье войско. Смолянинов сразу определил, что донцов чуть ли не вдвое больше, однако не дрогнул.
– Вперед! С нами бог и государь! – отважно крикнул он, вытягивая из золоченых ножен саблю.
Сшиблись! Зазвенела сталь, огненными змейками посыпались искры, захрапели кони. Сила столкнулась с силой.
Бой был жестокий и долгий. Стрельцы сражались с остервенением. Воодушевлял их сам голова. Тяжелый, могучий, он врубался в самую гущу повольников и гулко кричал: