Иван Болотников
Шрифт:
Афоня выглянул в малое оконце, забранное железной решеткой, и оживился:
– Примет тебя князь, Иванка. Глянь – воротный сторож по двору идет. Денежку он зело любит. Вот мы его сейчас и облапошим, – довольно потирая руки, проговорил бобыль и крикнул в оконце. – Подойди сюда, отец родной!
Привратник, услышав голос из подклета, остановился, посреди двора, широко зевнул, перекрестил рот, чтобы плутоватый черт не забрался в грешную душу, и неторопливо, шаркая по земле лыковыми лаптями, приблизился к смоляному срубу.
– Чего рот дерете, мужичье?
–
– Звать Игнатием, а по батюшке – сын Силантьев, – позевывая, прогудел привратник.
– Нешто Игнатий! – обрадованно воскликнул Афоня, высунув в оконце жидкую бороденку. – Ну и ну! Однако, счастливец ты, отец родной.
– Это отчего ж? – недоуменно вопросил Игнатий.
– Через неделю тебе вино да хмельную брагу пить за день святого Игнатия – епископа Ростовского. Великий богомолец был и добрыми делами среди паствы далеко
известен. Тебя, чай, не зря Игнатием нарекли. И в тебе добрая душа сидит.
Привратник ухмыльнулся, пегую бороду щепотью вздернул.
– Ишь ты! Все святцы постиг.
– А теперь скажи мне, мил человек – почем нынче на торгу добрый суконный кафтан? – елейно продолжал выспрашивать Афоня.
– Четыре гривны, братец.
– Так-так, – поблескивая глазами, раздумчиво протянул бобыль, а затем проговорил участливо. – Вижу, одежонка на тебе, Игнатий, свет Силаньтьев, немудрящая да и лаптишки княжьему человеку не к лицу. Проведи нас к князю в хоромы, а мы тебе за радение на суконный кафтан да сапоги из юфти полтину отвалим. Глядишь, день святого Игнатия в обновке справишь.
– Отколь у вас экие деньжищи? Поди, врешь, братец.
Афоня тронул за рукав Болотникова, шепнул:
– Вынимай мирскую полтину, Иванка. Показать Иг-нашке надо. Дело верное, клюнет.
Болотников протянул бобылю деньги. Афоня, зажав монеты в кулаке, показал их привратнику.
У Игнашки аж борода заходила, в глазах заполыхали жадные огоньки.
– Давай сюды, братец. Так и быть, провожу вас к князю.
– Э-э, нет, мил человек. Поначалу службу сослужи, а потом и награду получишь.
Привратник смятенно заходил вдоль подклета. Князь Андрей Андреевич крут на расправу. Выпускать мужиков не велено. А вдруг у них какой злой умысел противу князя. Случись что – и головы не сносить.
А бобыль все заманчиво вертел монетами, смущал привратника, говорил речисто:
– Али тебе обновка не нужна, отец родной? Отомкни замок, батюшка. А мы тихонько – ив хоромы. Людишки мы смирные, князя долгими речами неволить не станем. Порадей за мирское дело. А уж коли тебя князь слегка кнутом и попотчует – стерпи, милок. Полтина на дороге не валяется.
Игнатий покряхтел, покряхтел и отомкнул висячий замок.
– Грех на душу беру, православные.
– Один бог безгрешен, отец родной. Нет на Руси человека, чтобы век свой без греха прожил. У святых отцов не найдешь и концов, батюшка, – ласково проронил Шмоток.
Болотников поднялся с пола и тихо похвалил бобыля:
– Тебе только думным дьяком быть, Афоня.
Привратник, воровато озираясь по сторонам, подвел мужиков к терему. Кабы Якушка не заметил, тогда – пропащее дело.
По двору сновали холопы в легких летних кафтанах, бабы и сенные девки в цветастых сарафанах, в повойниках 74 , кокошниках 75 и киках.
Поднявшись на красное крыльцо, Болотников решил: «Ежели князь жита крестьянам не даст – о грамотке ему поведаю. Была не была. Иначе голодовать всему страдному люду».
У спального холопа Игнатий выведал, что князь только что покинул моленную и теперь снова собирается в сад дрова поколоть.
Привратник легонько стукнул в дверь, перекрестился, вошел в палату и разом бухнулся на колени. Задевая длинной пегой бородищей заморский ковер, проронил со смирением:
– Уж ты прости раба своего, батюшка князь. Не прикажи казнить, дозволь слово молвить.
Андрей Андреевич недовольно глянул на холопа, что без спросу, без ведома в палату ввалился.
– Уж не во хмелю ли ты, Игнашка?
– Отродясь на службе твоей зеленым винцом не баловался, батюшка князь. Привел я к тебе двух мужичков. Уж больно дело у них до тебя велико, сказывают. Прими, милостивец, – торопливо выпалил Игнатий и, не дожидаясь княжьего слова, на свой страх и риск распахнул дверь. В палату вошли гонцы, перекрестились на киот, низко поклонились.
– Ну и дела! – вконец осерчал Телятевский и, сняв со стены ременный кнут, больно огрел привратника по широкой спине.
Игнатий ойкнул и задом пополз к двери, возле которой уже стоял Якушка, привлеченный шумом.
– Игнашку сведи в подклет да батогами как следует награди, – приказал князь.
Когда Якушка закрыл за привратником двери, Андрей Андреевич опустился в кресло и холодно взглянул на крестьян, раздумывая, чем наказать упрямых мужиков.
– Пришли мы к тебе от всего мира, князь. На селе жито кончилось. Каждый – по одной-две десятины недосеял. Пустовать земля будет, голод зачнется, тогда и оброк селянам не осилить. Окажи милость, князь. Выдай на мир двести четей хлеба. На покров сполна возвратим и оброк справим, – промолвил Болотников.
Покуда молодой страдник говорил, гнев у Андрея Анд-ревича немного поулегся, да и речь статного чернявого детины показалась ему разумной.
– Много просят мужики. А вдруг земля не родит? Чем тогда долг князю отдадите?
К такому вопросу Иванка был не готов. И в самом деле – неурожай частенько тяжелым жерновом ложится на крестьянские плечи. Однако, поразмыслив, нашелся:
– В селе твоем, князь, почитай, одни старожильцы да серебреники остались. У многих лошаденки и другая живность на дворах стоит. Назему в стойлах накопилось довольно. А ежели еще с твоей конюшни вывезти на ниву позволишь – будет хлеб, князь. Пораньше встанем, попозднее ляжем. Работа да руки – надежные в людях поруки. Так на миру сказывают.