Иван Болотников
Шрифт:
– Что за праздник, братец?
– И-ex, батюшка. Сколь дней у бога в году, столько святых в раю, а мы, грешные, их празднуем.
Митрий Флегонтыч подошел к телеге, и Шмоток угодливо протянул ему ковш.
– Пей досуха, чтоб не болело брюхо.
– И впрямь, братец. Рада бы душа посту, да тело бунтует.
– Истину сказываешь, голуба. Не пить, так и на свете не жить, – ворковал Афоня и снова ударился в пляс, озорно выкрикивая:
– Ходи в кабак, вино пей, нищих бей, будешь ар-хирей!
Капуста
– Где огурцы, тут и пьяница, голуба.
– Но, но! Меру знай у меня, братец. Не мужика – дворянина честишь, – погрозил кулачищем Капуста.
«Ну, слава богу. Дело сделано. После второго ковша Митрию не устоять. Дурману в ендову многонько подлил», – довольно подумал бобыль.
– Бог любит троицу, – деловито проронил Митрий Флегонтыч, нацеживая из ендовы третий ковш.
– Испей, испей, батюшка. Сделай милость да вот блинком закуси. Правда, не обессудь: на худом жите да на воде он замешан. Ну да блин – не клин, брюха не расколет, – усердствовал Афоня.
После очередного ковша Капуста качнулся и, слабея, забурчал в бороду:
– Однако пьянею я, братец. Вовек такого крепкого винца не пивал, голова пошла кругом…
– Да разве ты пьян, батюшка? На ногах, как Еру-слан, крепко держишься, государь мой.
Выслушав хвалебную речь, Митрий Флегонтыч хватил на диво бобылю еще один ковш и сразу же повалился под телегу.
Развязывая Карпушку, Шмоток изумленно ахал:
– На Руси таких питухов не сыщешь. В ковш добрых десять чарок входит. Ну и ну!
А за плетнем столпились крестьяне. Пахом Аверьянов схватился за живот и, давясь от смеха, произнес:
– Много я в Диком поле мужиков перевидал. Народ все бедовый, отчаянный. И каждому завируху сказать – что на лапоть плюнуть. У казака и сабля и слово острое. Но ты, Афанасий, мне в диковинку. Отколь в твоей козлиной бороде мудреные слова берутся? Говоришь, ровно в стену горохом сыплешь.
– Рот не ворота, запором не запрешь. А без языка и колокол нем, – посмеиваясь, ответил Афоня.
К Карпушке подошел Исай Болотников, положил руку на плечо, вздохнул участливо и проговорил:
– Не робей, брат. Собирай своих мужиков и в лес. Там вас Капуста не сыщет.
– Ох, ты господи, горюшко наше. Куда же нам с ре-бятенками? – угрюмо вымолвил Карпушка.
– Ребятишки пущай здесь на селе останутся. Присмотрим за ними, не дадим пропасть. А когда господин ваш из вотчины уберется – знак подадим. Идите с богом.
– Так-то оно так, милостивец. А ежели Митрий Флегонтыч сызнова вернется? – колебался новоподрядчик.
– Не сегодня-завтра должон из Москвы приказчик
– Дай бы бог, милостивец, – перекрестился Карпушка и побежал оповещать беглых мужиков.
– Поди, жаль, Исаюшка, винца-то? На Вознесенье господне чать настоечку сготовил? – сказал один из мужиков.
– Для доброго дела вина не жалеют, – отозвался Болотников и не спеша побрел на свой двор. Скоро сенокос – надо косы ладить.
Возле телеги сгрудились мужики, бабы и девки, пришедшие взглянуть на пьяного дворянина. Подъехали че-лядницы с самопалами. Разузнав, в чем дело, холопы взвалили Митрия Флегонтыча на телегу и повезли назад в Подушкино.
Глава 5 КАБАЛУ – В ОГОНЬ
Ночь.
Горят яркие звезды в черном небе. Тихо внизу, дремотно, но над бором ветер погуливает, шелестит хвоей.
Возле избушки, обхватывая жарким пламенем смолевые пни и сухие сучья, полыхает костер, поднимая к вершинам огненные искры и густые сизые клубы дыма.
– Обрадовал ты меня, парень. Великое дело для ватаги сотворил. Ото всех мужиков тебе поклон низкий, – радушно обнимая Болотникова, произнес Федька Берсень.
– Ну, приступим благословясь, родимые, – вымолвил бортник, выбрасывая из сундучка грамотки страдного люда.
Иванка, Федька и Василиса поднялись с земли, обступили костер, а Матвей^ истово перекрестившись, взял в охапку столбцы, проронил:
– Полезай, кабала, в огонь. Прости, осподи, нас грешных.
Старик швырнул грамотки в костер и кряхтя опустился на деревянный обрубок. Затряс бородой, ладонью глаза заслонил от едкого дыма.
К бортнику подошел Берсень. Радостно облобызал деда, молвил весело:
– По такому случаю и пир затеять не грех. Чай, найдется у тебя, Семеныч, медовуха?
– Вначале сундучок спрячьте, а затем и вечерять можно, – проговорил Матвей и принес Федьке заступ.
Болотников и Берсень отнесли сундучок в заросли, зарыли в землю, забросали бурьяном и вернулись в избу.
Матрена подала на стол ендову с хмельной медовухой, краюху хлеба, лепешки и миску душистого свежего меда.
Василиса вышла было в горницу, но ее воротил Берсень.
– Присядь с нами, Василиса. Чего гостей чураешься? В последний раз, должно, тебя вижу.
Девушка глянула на бортника. Матвей согласно кивнул головой.
– Повечеряй с нами, дочка. И ты, старая, садись.
Бортник налил всем медовухи и Василисе чарку придвинул. Девушка вспыхнула, но чарку приняла: перечить старшим не дозволено.