Иван Болотников
Шрифт:
Подьячий хитровато сощурился, вздохнул тягостно.
– На Москве бунташных людей тьма, а нас – всего трое. Нелегко дела преступные вершить. Всему свой черед. Чего ты загорелся вдруг, Дорофей Фомич? Обождать придется. В застенке сейчас тесновато. Пущай покуда в Земском приказе посидит.
«Деньгу вымогает, чернильная душа. Каждый крючок ловит свой кусок. Придется сунуть гривну. Не жаль. Зато гилевщика завтра на дыбу подвесят да ребра выломают. Пусть помнит Кирьяка», – зло подумал объезжий и потянулся
– Наслышан я, что царь Федор Иванович задумал к Разбойному приказу прируб пристроить. Прими от меня, Силантий Карпыч, гривну на государево дело.
Подьячий не спеша спрятал деньги в стол.
– Радение твое не забуду, Дорофей Фомич. Ох, чую, неспроста ты на своего парня в великой обиде. Так и быть – помогу тебе. Сегодня же будет бунтовщик в Пыточной.
– Многие лета тебе здравствовать, Силантий Карпыч, – обрадовался Кирьяк.
– Отчего ты от князя Василия Шуйского ушел, мил человек? – вдруг неожиданно спросил подьячий.
– Тут дело непростое.
– Поведай мне свое дело, Дорофей Фомич.
– Потом как-нибудь, – уклончиво ответил Кирьяк.
А про себя подумал: «Мыслимо ли дело о своих грехах
подьячему Разбойного приказа рассказывать. Нет уж, лучше умолчать».
…Сильно разгневался тогда на своего приказчика князь Василий Шуйский. Кричал, ногой топал:
– У меня мужики из вотчины и без того ежедень по лесам разбредаются.
– Так ведь я, князь, из мужиков оброки выколачивал. Супротивничают они, – оправдывался Кирьяк.
– Так оброк нынче не собирают. Не те времена, Доро-фейка. Намедни известил меня староста, что из Березовки после твоего погрома семь мужиков сошли. А куда – неведомо. Прикажу кнутом тебя бить нещадно, пес греховодный! Экий урон моей вотчине нанес.
– Я человек вольный, князь. К тебе на службу сам пришел и кабальной грамотки на себя не писал. Потому стегать меня кнутом не положено.
– В своей вотчине мне все положено. И не тебе меня судить, лиходей.
Василий Иванович звякнул колокольцем. В палату вбежал бойкий молодец.
– Кличь дворовых, Сенька. Дорофейку на козле 91 растяните. Всыпьте ему тридцать плетей за княжьи убытки.
Челядинец метнулся во двор, за холопами, а Кирьяк обиженно фыркнул:
– Верой-правдой тебе служил, князь. Пошто перед холопами меня бесчестишь?
– Наперед будешь знать, как с мужиками дела вершить. Не по тебе, вижу, эта служба. В Разбойном приказе твое место – за воровским людом досматривать. А с крестьянами похитрей надо дельце обставлять. Твоей башке это не под силу. Потому с приказчиков тебя снимаю. Кнута изведаешь – и ступай прочь с моего двора…
– Чего замешкался, Фомич? – вывел Кирьяка из раздумья подьячий.
– Пойду, однако, – поднялся с лавки Дорофей.
– С богом,
Глава 9 КНЯЗЬ И БОБЫЛЬ
Афоня Шмоток толкался по темным сеням приказа, надеясь увидеть Болотникова. Мимо сновали челобитчики, мелкие приказные люди, истцы и стрельцы. Один из них подозрительно глянул на неказистого мужичонку и схватил его за сермягу.
– Уж не тебя ли я в кабаке видел, человече? Кажись, тебя Кирьяк по голове шмякнул.
«Выходит, Кирьяком супостата кличут», – подумал Афоня и перекрестился.
– Побойся бога, мил человек. Нонче скорбь всенародная по царевичу Дмитрию. Нешто ты – государев служивый в эту пору по кабакам ходишь. Грех, батюшка.
Стрелец что-то буркнул себе под нос и отпустил набожного человека.
Бобыль присел на лавку и стал выжидать. Вскоре он снова увидел Болотникова. В окружении шестерых стрельцов его вывели из приказа во двор. С Ивановской площади государевы люди пошагали к подворью Крутицкого митрополита, а оттуда свернули мимо хором боярина Морозова к Пыточной башне.
«Ох, плохи дела у Иванки», – горестно покачал головой Афоня.
Якушка осерчал: с первого же дня пропали двое ратников. Сказывают, убрели на торг да так и не вернулись. Неужели в бега подались? Едва ли. Афонька Шмоток сам в поход напросился, а Иванка с великой охотой на Воронцовом поле ратному делу обучался. Не иначе, как загуляли в кабаке. Придется кнутом наказать за экую вольность.
Князю о пропавших и словом не обмолвился. Уехал после обеда с ратниками на луг, надеясь, что к вечеру оба страдника вернутся в подклет.
В пятом часу Андрей Андреевич засобирался в Кремль. Конюший холоп вывел стройного вороного коня в богатом нарядном убранстве.
Андрей Андреевич легко поднялся в седло, натянул повод, но в это время перед конем бухнулся на колени невысокого роста мужичонка в сермяжном кафтане.
– Прости раба своего, милостивец. Дозволь слово молвить.
Телятевский недовольно сдвинул брови и хотел было огреть плеткой мужика, но раздумал. Заметил, что из светлицы глядела на него Елена. Не любит жена, когда он в гневе бывает.
– Говори, да покороче.
Афоня Шмоток, ткнувшись головой о землю и сложив на груди руки крестом, проговорил:
– Батюшка князь! Возри на мою слезную молитву. Заступись за сирот. Призвал ты нас с Иванкой Болотниковым из села Богородского на ратную службу. На Русь-то вон какая беда навалилась. Думали вместе идти под твоим началом. Лихо ты ливонцев бил, батюшка, и на басурманина с таким князем не страшно идти. Да вот беда приключилась, пресветлый государь наш и воитель!
– О деле сказывай, – поторопил красноречивого мужика Телятевский.