Иван Болотников
Шрифт:
– Ой ли, дед? – недоверчиво покачал головой Афоня Шмоток, вступив в разговор.
– Грядет, ребятушки, – упрямо качнул бородой сказитель. – В деревнях и селах мужики пахотные на бояр шибко разгневаны. Задавили их оброками да боярщиной. И на посадах народ ропщет. Быть на Руси смуте. Вот тогда и полетят боярские головушки.
В кабак вошли земские ярыжки. Пытливо глянули по лицам бражников и побрели меж столов к стойке. А в темном углу, не замечая государевых людей, пьяно закричал крутолобый щербатый
– Горемыки мы, братцы! Ремесло захирело, в избах клопы да тараканы, ребятенки с голоду мрут. – Слобожанин с чаркой в руке, пошатываясь, вышел на середину кабака и продолжал сердито выкрикивать, расплескивая вино.
– А отколь наше горюшко? Все беды на Руси от него – татарина Бориса Годунова. Это он, братцы, нам пошлины да налоги вдвое увеличил. Он же и младехонького царевича загубил, и Москву ремесленную спалил, и крым-цев на Русь призвал.
От стойки оторвались трое молодцов в сукманах. Надвинулись на посадского, зло загалдели:
– Бунташные речи сказываешь, вор! Айда с нами.
Слобожанин откинул одного из истцов, но остальные
сбили бражника наземь. Болотников насупился, поднялся с лавки, норовя помочь слобожанину, и опять его вовремя удержал Афоня Шмоток.
– Сиди, Иванка. Здесь истцов да ярыжек завсегда полно. Мигом в Разбойный сволокут.
Дерзкого тяглеца вывели из кабака. Иванка сказал глухо:
– Не любят бояре правду. Сказнят теперь его, либо язык вырвут.
Один из питухов – тощий, с изможденным лицом – с досады швырнул на земляной пол войлочный колпак, воскликнул:
– Э-эх, жизнь горемычная! Налей чарочку, Потапыч.
Целовальник – дородный, чернобородый, с бойкими
плутоватыми глазами, в суконной поддевке – вскользь глянул на бражника, буркнул, поглаживая густую бороду:
– Деньгу кажи, мил человек.
– Последний грош пропил, Потапыч. У блажь! Душа горит.
Целовальник окинул взглядом посадского с ног до головы и проронил нехотя:
– Сымай сапоги, братец. Косушку нацежу.
– Помилосердствуй, батюшка. Сапоги у мя последни.
– Тогда ступай прочь.
– У-у, нехристь! – в отчаянии махнул рукой посадский и принялся стаскивать с ног кожаные сапоги. – Наливай, душа окаянная!
«Словно наш мельник Евстигней. Такой же скаредный», – подумал о целовальнике Иванка и потянулся к чарке. Однако его вновь остановил Шмоток.
– Не пей, Иванка. Осерчает Якушка – в подклет посадит.
– Оставь, Афоня. На душе смутно, – вымолвил Иванка и осушил чарку.
В кабак вошел новый посетитель. Пытливо глянул по сторонам и подошел к стойке. Наклонился к Потапычу и что-то шепнул на ухо.
Целовальник закивал черной бородой и торопливо позвал кабацкого
– Запали свечи, Сенька. Темно в кабаке. Да поспешай, поспешай у меня!
Вскоре в государево кружало ввалился объезжий голова с десятком стрельцов.
Потапыч вышел из-за стойки, угодливо ноклопился и спихнул с лавки осоловевших бражников.
– Милости просим, Дорофей Фомич. Испей чарочку с устатку.
Объезжий голова плюхнулся на лавку, обронил, позевывая:
– Твоя правда, Потапыч. Всю ночь не спал, за воровским людом досматривал. В Китай-город нонче тьма народишку понаехало. Подавай снедь. Оголодал я, братец.
Афоня Шмоток обеспокоенно дернул Болотникова за рукав кафтана:
– Глянь, парень. Объезжий в кабак пожаловал. Пора нам ноги уносить.
– Вижу, Афоня. Сиди, неча бояться, – хмуро отозвался Болотников.
Дорофей повел глазами по кабаку. Заметил Болотникова. Дрогнула чарка в тяжелой руке.
Поднялся из-за стола и, забыв про снедь, направился к бунташному парню.
– Вот и свиделись, молодец. Теперь не уйдешь. Нет твоего заступника. Загулял Федька Конь.
Болотников вспыхнул и шагнул навстречу Кирьяку.
– Посторонись, биться буду.
Объезжий голова скривил рот, махнул рукой стрельцам.
– Взять воровского человека!
Глава 8 В РАЗБОЙНОМ ПРИКАЗЕ
На Болотникова накинулись стрельцы, он раскидал их и подступил к Кирьяку. Объезжий голова больно ударил его в лицо. Иванка обозлился и поверг своим тяжелым кулаком супротивника наземь. Кирьяк с трудом поднялся и вновь очутился на полу.
Стрельцы оттеснили Болотникова в угол, опрокинули на бочонок, связали руки.
В драку ввязался было и Афоня Шмоток. Но Дорофей его так стукнул, что бобыль свалился без чувств под лавку. Очнулся, когда ни Болотникова, ни государевых людей в кабаке уже не было. Один из бражников поднес ему чарку.
– Вот те и правда, хрещеный… Ишь, как тяглецов государевы люди потчуют. Завсегда беднякам достается, И-эх!
Афоня, утирая рукавом кровь с лица, невесело проговорил:
– Ничего, я тертый калач. Меня батогами не так потчевали. Благодарствую за чарочку.
Выпил, запустил щепоть в миску с капустой и только теперь вспоМнил о Болотникове:
– Мать честная! О приятеле запамятовал. Куда ж его подевали вороги?
– Не иначе, как в Разбойный приказ свели, – сказал один из тяглецов.
Афоня нахлобучил шапку на взъерошенную голову, сорвался с лавки и выскочил на улицу.
«Разбойный приказ в государевом Кремле. Выходит, туда Иванку потащили», – сообразил бобыль и прытко побежал вдоль Варварской улицы к Красной площади, норовя догнать государевых людей.