ИВАН БОРОДУЛИН

разведка

Помнится, как на расстоянии пяти километров нам пришлось перебираться через десяток речушек, и каж­дый раз выше, чем по грудь. Настало время кому-то возвращаться за полком. И конечно, надо было назна­чить самого выносливого, физически крепкого парня. Смотрю поочередно на каждого из одиннадцати и за­держиваю взгляд на Юрии Крылове. Он без всяких слов понимают, что надо идти ему, встает и, улыбнув­шись, вдруг запевает:

Капитан, капитан, улыбнитесь!

213

Поет, а из глаз его помимо воли градом падают слезы. Потом он отворачивается и уходит. А мы, на­верное, в сотый раз, раздеваемся и растираемся спир­том, пока тело не начинает гореть огнем.

Так мы движемся несколько суток. На исходе сухари и консервы, на одиннадцать ртов две банки шпротов, а самое страшное — кончается спирт. Кругом же по-прежнему безлюдные и голые скалы.

В одну из темных осенних ночей, поднявшись на большую сопку, мы увидели на западе бегущую цепоч­ку огней. Это были фары немецких автомашин и мото­циклов.

Командир полка приказал двум стрелковым батальо­нам подойти вплотную к дороге и преградить путь от­ступающим немцам.

Нашему взводу подполковник поручил до утра охра­нять полковое знамя.

Устраиваясь на отдых, сооружаем из камней полу­круглый заборчик, за которым можно укрыться от хо­лодного ветра. Знамя в чехле кладем в изголовье. Двое остаются бодрствовать. Через час их сменят другие.

Утром —оно было хмурым, шел мокрый снег—мы узнаем, что ночные старания наших стрелков оседлать дорогу оказались пустым номером. Отступавшие гитле­ровцы развернули три батареи и не давали приблизиться. Всю ночь наши вели ружеино-пулеметныи огонь по до­роге, и всю ночь не останавливаясь ни нас час, по ней шли вражеские части. Они, конечно, несли потери, но сравнительно небольшие — как-никак, до немцев было не менее семисот метров. На таком расстоянии и по крупной цели еще надо попасть. К тому же осколки вражеских снарядов рикошетили от камней и выводили из строя много наших солдат.

День не принес изменений. Мы стреляли, немцы от­стреливались и колонна за колонной уходили по дороге на запад.

Между тем положение нашего полка становилось не­завидным. Кончались боеприпасы. Даже у нас, у развед­чиков, оставалось патронов на одну-две автоматные очереди. Правда, на каждого было еще по десятку гра­нат, но они не могли заменить патроны.

Ночь провели под прикрытием скалы, рядом с ко­мандным пунктом, а на другой день оказалось, что нем­цам надоело терпеть наше присутствие и за ночь они обложили полк со всех сторон. Такого нахальства от по­спешно отступающих фрицев мы, конечно, не ждали, а потому и не позаботились о наблюдении за действия­ми врагов. Мы думали, что вот-вот подойдут, вися на плечах у немцев, основные силы нашей дивизии. Вышло не так, и теперь —ясное дело — гитлеровцы попытают­ся уничтожить полк. Это понимал и Пасько. Но больше всего командир тревожился за знамя. Если цело боевое знамя —полк жив и будет жить. Утрачено знамя —беда непоправима. Тогда позор всему личному составу без исключения, начиная от командира и кончая ездовым в обозе.

Подполковник говорил с нами сдержанно, твердо, но все же не так, как обычно давал приказ:

— Обстановка, товарищи, складывается неважно. Враг делает попытку окружить нас, ну а если быть от­кровенным—полк уже в кольце. Взводу разведки при­казываю: вынести знамя. Любой ценой. Немедленно, по­ка не заняты стыки.

Не знаю, скорее всего, мы бы не выполнили этого приказа. Погибли бы все, но не выполнили. Ведь немцы заняли кругом все высотки и простреливали каждую

215

лощину. Говорят, чудес не бывает. Нет, бывают чудеса! Для нас это было стадо норвежских овец, которое нето­ропливо двигалось по лощине, минуя высотки, занятые немцами. Решение пришло мгновенно. Быстро снимаем с древка алое полотнище. Наматываю его вокруг пояса под гимнастеркой и стягиваю бушлат ремнем. Потом, прячась за камнями, спускаемся в ущелье и забираемся в середину стада. Овцы спокойны и совершенно не ре­агируют на наше присутствие. Но нам приходится не­сладко. Гнемся в три погибели, а овцы больно наступают на ноги и трутся о наши головы и бедра, разукрашивая нас клочьями шерсти. Вместе со стадом мы удаляемся все дальше и дальше, а затем покидаем наших спаси­телей.

На другой день встречаем своих, наступающих сол­дат 35-го полка нашей дивизии. Вскоре находим началь­ника штаба майора Короткова и вручаем ему боевое знамя полка.

После короткого отдыха обгоняем 35-й полк и идем на хвосте отступающих немцев. Не дает покоя судьба товарищей, оставшихся в тылу. Мы стремимся скорее продвинуться вперед, привести подмогу, выручить. Нам все кажется, что роты 35-го полка наступают слишком, медленно.

Через несколько часов продвижение действительно застопорилось. Головная рота, встретив сильный огонь двух тяжелых пулеметов, залегла. Немецкий заслон за­нял очень удобную позицию и держал под огнем широ­кий участок дороги. Обойти пулеметы не было никакой возможности, так как справа лежало озеро, а слева от­резала путь река, вытекавшая из озера.

Несколько раз наши солдаты пытались подняться в атаку, но каждый раз несли потери и откатывались.

PAGE216

Так прошло несколько часов. Наше терпение лопну­ло. Принимаем решение — помочь пехоте подняться, по­дав пример. Даю команду приготовиться. В руках Ерофе­ева баян, захваченный из штаба. Николай Серов пробует гитару. И вот неожиданно для залегшей пехоты вдруг раздаются звуки русской «Барыни». Мы, все одиннадцать ребят, встаем и неторопливо двигаемся по дороге прямо на пулеметы. Они застучали оба. Зашатался и лег Петр Гришкин, падают еще двое разведчиков. Иван Ромахин медленно, как бы раздумывая, опускается сначала на одно колено и еще медленнее ложится головой вперед. Но мы идем, не оглядываясь, только чуть ускоряем шаги. Наш психический марш не так уж подействовал на нем­цев, как на наших солдат. Они поднялись, обогнали нас, строча из автоматов. Умолк один пулемет, второй. Заслон был сбит.

Мы вернулись к своим. Двое оказались мертвыми. Ро­махин и Гришкин живы. Отправив раненых с санитарами, мы похоронили на обочине дороги убитых товарищей, по традиции поставив на могиле автомат, некрытый

каской­" Забегая вперед, скажу, что, когда про нашу атаку узнал подполковник Пасько, он немедленно приказал на­чальнику штаба заранее заготовить на всех нас записки об аресте каждого на десять суток и при первой возмож­ности посадить. Добавлю, что эти десять суток гауптвах­ты мы отсидели, когда дивизия находилась в резерве Главного командования на Волге.

Наступающие роты 35-го полка ушли далеко вперед, и мы почти до самого вечера догоняли их. Когда подхо­дили к Киркенесу, услышали вдалеке, на западе, артил­лерийскую стрельбу. Это означало, что наш полк дер­жался.

21'

Последние немецкие подразделения, покидая город, уничтожили все, что могли. Особенно сильно пострадал порт. Там не оказалось ни одного целого причала. Вой­дя в город с 35-полком, мы не стали задерживаться и продолжали двигаться на запад, туда, где сражались в окружении наши товарищи.