ИВАН БОРОДУЛИН
Шрифт:
PAGE200
Наши девушки отличились. Пять ночей они без устали обшаривали все кочки, все кустики, все камни и вынесли не только всех раненых, но и всех убитых.
Из мурманского госпиталя через некоторое время меня отправили в Петрозаводск, где я провалялся больше месяца, а потом бежал. Это было так. ,
В последних числах сентября я получил от Саши Плуговой письмо, из которого узнал, что наш полк переброшен на левый фланг в район Малого и Большого Карик-вайвишей. Саша писала, между прочим: «Оборону на новом месте не строим, живем в палатках,
Нетрудно было догадаться, что там начинаются события, скоро наступление. Невмоготу как захотелось в полк. На утреннем обходе попросил врача о выписке, но тот меня и слушать не стал.
А так как к этому времени я уже самостоятельно гулял по госпитальному двору — решил уйти без выписки. Попросил солдата с соседней койки передать врачу записку о том, что иду на фронт, вышел на утреннюю прогулку и перелёз через невысокий забор. Я все рассчитал. Через сорок минут на Мурманск шел пассажирский поезд. Я забрался в вагон и «зайцем» проехал до Медвежьегорска, где, по счастью, наткнулся на воинский эшелон, идущий на наш участок фронта.
В вагоне с девушками-зенитчицами без труда добрался до Колы и через сутки с небольшим был в своем взводе.
К этому времени вернулись из госпиталей Гришкин, Ромахин, потом Верьялов, Крылов — всего нас собралось одиннадцать человек.
И опять началась наша обычная работа.
201
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ВПЕРЕД!
К осени 1944 года противник сильно укрепил свои позиции в районе высоты Большой Кариквайвиш, и мы долгими осенними ночами сидели близ траншей противника, нанося на карту все, что нам удавалось увидеть, услышать и засечь.
Ночь на седьмое октября 1944 года мы, как обычно, провели за передовой линией и вернулись на самой заре.
Не успел расположиться, как меня позвали в траншеи. Там"рядом с командиром полка я увидел массивную фигуру генерала Худалова. Прошу у него разрешения обратиться к подполковнику, но генерал прерывает меня:
— Почему немец ушел с обороны?
Я стою, как столб, и ничего не могу сказать от изумления. Как же так, двадцать минут назад фрицы были в траншеях. Не могли же они за это время покинуть их? И откуда генерал может это узнать?
— Я вас спрашиваю: почему немец покинул оборону?— в голосе генерала раздражение и еще какая-то торжественная нотка.
— Немцы в траншеях, товарищ генерал,— уверенно возражаю я, понимая, что комдив берет меня «на арапа».
— Ушел немец, а вы прозевали!—уже с насмешкой говорит генерал.— Какая же вы, к дьяволу, гвардейская разведка!
PAGE202
— Немцы на месте, товарищ генерал, в траншеях, и если разрешите, мы снова проверим и докажем.
— Теперь не проверите, опоздали. Но учти, голову сниму, если немцев нет в траншеях.— И генерал, повернувшись к подполковнику Пасько, бросает: — Через три минуты.
А я, все поняв, лечу в палатку и ору: «Выходить!» Все выскакивают, не понимая, в чем дело.
Вражеская артиллерия, сделав несколько ответных выстрелов, замолчала. Солдаты и офицеры, беспечно высунувшись из-за бруствера, смотрели на оборону врага, которую окутало облако сплошного дыма и огня. Мы ничего не слышали, кроме воя снарядов и грохота разрывов.
Полтора часа, не переставая, шла обработка переднего края противника, и вот поднялись цепи. Взметнулись красные полотнища знамен, рванулась и понеслась к высоте пехота. Уже слышно, как солдаты кричат «Ура!»
Заработало несколько вражеских пулеметов, но пехота, обтекая справа и слева опасные участки, перескакивает траншеи и уходит дальше, на ту сторону сопки, которой нам не видно.
Пора и нам. Пасько дает команду, и мы несемся, зная, что после нас не должно остаться ни одного стреляющего немца — ведь за нами идет командный пункт полка:
К полудню полк вышел в долину реки Титовки. Немцы, подтянув артиллерию, держали под обстрелом все
203
подходы к реке. К тому же нашим войскам нужно было найти наиболее безопасные и удобные места для переправы. Конец дня прошел в артиллерийской дуэли, а мы раздобыли первые трофеи — несколько красивых бутылок настоящего английского рома. Командир полка, попробовав, похвалил напиток.
Устроившись на берегу небольшого озера в немецкой землянке, мы отдыхали, так как ночью предстояла большая работа. Надо было найти самые мелкие броды, установить скорость течения, состояние дна, крутизну берегов.
Титовка на нашем участке оказалась паршивой рекой в смысле переправы. То у нее дно было илистым, непригодным для обозов и танков, то слишком крутыми оказывались берега. За ночь мы нашли три брода для пехоты, и только один годился для обозов и артиллерии. Но и этого оказалось достаточно. Утром, переправившись, полк возобновил наступление и к полудню продвинулся до старой луостарской дороги, той самой, где мы когда-то брали своего первого «языка».
Немцы отходили, оставляя сильные заслоны с артиллерией и минометами. Особенно досаждали противотанковые пушки, которые вели стрельбу прямой наводкой, в результате чего наша пехота подолгу лежала, прижавшись к земле, и теряла солдат.
Наш взвод разведки двигался вместе с командным пунктом полка. Вдруг из-за поворота дороги, огибающей высокую сопку, мы увидели бегущих навстречу солдат — они отступали. Командир полка приказал как можно быстрее поднять штабного «максимку» на высоту. Через несколько минут я лежал за пулеметом и вел стрельбу поверх голов отступавших. Пехота стала залегать и окапываться. Вскоре на высоту поднялся сам подполков-
НМ
ник Пасько и устроился за пулеметом, а нам дал команду позглавить атаку, воодушевить пехоту личным примером. Мы спустились с высоты и, сбросив бушлаты, рванулись. Нас обогнал на ходу невесть откуда взявшийся танк Т-34. Пройдя метров сто, он неожиданно встал, а затем густо задымил. Мы еще продолжали бежать вперед, но уже чувствовали, что пбхота снова залегла и нет такой силы, которая бы смогла ее поднять.