Иван – царский сын
Шрифт:
Морана хохочет в голос над его словами – у неё неприятный, низкий, гортанный смех. Гвидон не улыбается, но и не заставляет её замолчать – тоже понимая шутку. Отсмеявшись, Морана садится расслабленнее, и халат снова сползает, открывая больше, чем можно видеть спокойно.
– Поверь, родство с ним не значит ничего хорошего, – воркует она умиленно.
Ване нужно научиться её игнорировать; он отрывает взгляд от её груди и смотрит только на Гвидона – куда-то на его выглаженный воротник, не решаясь смотреть в глаза. Спрашивать, как равный, ему нужно научиться тоже.
– Это
Морана смеётся снова – тише в этот раз, качая головой, и даже Гвидон улыбается кончиками губ. Чувствовать себя дураком Ваня научился еще с перевертышем, и его не особенно гнетет это чувство.
– Нет. Совсем нет, – отвечает Гвидон терпеливо. – Это значит, у тебя может быть парочка необычных умений. Сила, если ты любишь Звездные Воины. Кощей не родился таким. Он сам себя таким сделал.
Ваня замолкает, размышляя над услышанным. Фильмы он смотрел, и ему вполне ясна аналогия – там тоже родство со злодеем не делало тебя плохишом автоматически. Есть небольшое "но" – окончив школу, он уже понимает, что жизнь отличается от экранных сказок.
– Темная сторона, типа?
– Именно так.
Заскучав, Морана снова толкает его под столом коленкой. Ваня вздрагивает, но умудряется сохранить относительное спокойствие – одно из величайших его достижений последнего месяца.
– Ты поможешь нам? – спрашивает Гвидон прямо.
Он говорит без обманной отеческой ласки Салтана, без обаятельной ворожбы Мораны и даже без недомолвок перевертыша – коротко и по делу, единственный в этом новом волшебном мире. Ему хочется помогать – это его талант, если они, как Люди Икс, различаются по талантам. Ваня крутит в руках чашку кофе, допивает, рассматривая гущу на дне. Его не торопят, даже Морана, и, он слышал, можно как-то гадать на рисунках от кофе, понимать знаки – но, как ни старается, он не видит ничего, кроме грязи.
– Вы спасете моих друзей? – вопросом на вопрос отвечает Ваня. – Они живы?
Он не называет братьев братьями, подхватив у перевертыша выражение – теперь это может сыграть на руку. Магические приключения не должны быть всерьез опасными, лучше никаких, и Ваня и так втянул их в слишком многое. У него с трудом получается заставить себя радоваться отсутствию их кровного родства, с трудом получается признавать, и никак не получается думать о них иначе. Гвидон словно ждал его просьбы, готовый к переговорам, и кивает, соглашаясь.
– Они живы. И их спасут.
То и дело сжимающая его тревога отступает, и только теперь Ваня осознает – они действительно могли умереть, из-за него, едва он оказался в поезде. Не зря его зовут дураком. Осознание это ошарашивает, и Ваня жмурится, приходя в себя – наверное, как-то так чувствуют себя на мести аварии, выбираясь из-под обломков машин. Действительно могли умереть. Гвидон понимающе ждет снова и подливает кофе.
Ваня делает несколько больших глотков, трет глаза, не давая себе раскиснуть, и тоже старается говорить собрано и кратко – как Гвидон. Голос его не дрожит, но получается все равно не очень похоже.
– Чем же я могу вам помочь?
Вместо Гвидона отвечает Морана – она изгибается, наклоняясь, и её золотая прядь касается его
– Кощей должен быть где-то рядом с тобой. Или с сокровищами. Ты сможешь увидеть его рано или поздно. Опознать. Есть магия в его крови, и ты его родной сын. Баюн видит такие вещи.
Ваня отстраняется, осторожно убирая прядь её волос, и садится ровнее. Гвидон спрашивает снова прямо и по существу, жестом останавливая потянувшуюся к ним Морану.
– Подумай, может, ты видел кого-то рядом? Кого-то, кого можешь заподозрить? Может, слышал о нём?
Морана наклоняется всё равно, жадно вслушиваясь, как будто мечтает лично вцепиться этому Кощею в горло – и она уже подставила Ваню разок. У него нет причин верить ни одному из них, кроме вооруженных людей снаружи, и эта – весомейшая из причин – заставляет Ваню молчать, а не спорить.
– Вижу, ты сомневаешься, – понимает Гвидон.
Не то чтобы он сомневался – какие уж тут сомнения, когда ничто не мешает им закопать его под палаткой, но. Он просто не может представить, чтобы это кончилось для него хоть чем-то хорошим.
– Хочешь узнать, что стало с твоей матерью? – вдруг спрашивает Гвидон.
Ваня вздрагивает, едва не подпрыгнув на стуле. Это последнее, что он ожидал услышать.
Он знает, что стало с его матерью и так.
– Нашли дурака, – Ваня хмурится, пытаясь не верить. – Пьяный водитель, авария, что тут узнавать.
Гвидон не удивляется его реакции, не теряется и пытается убедить. Он просто говорит:
– Баюн так не считает.
Ваня второй раз слышит об этом Баюне, не понимая, чем тот так авторитетен, но мысли его путаются, опережая друг друга, и он никак не может выстроить происходящее в четкую, понятную картину. Сердце скачет где-то у горла, ладони потеют, Ваня сглатывает и перестает пытаться. Один вопрос сейчас самый главный.
– Вы знаете?
– Пока нет. Но могу узнать.
Гвидон тонко, еле заметно улыбается, и Ваня спрашивает, пытаясь не признать поражение:
– Баюн?
– Кот, – поясняет Морана с усмешкой.
Ваня сразу понимает, о ком она, и вскакивает, едва не уронив чашки.
– Я не обязан верить спятившему старику!
– Не обязан, – соглашается Гвидон.
Ему нет нужды спорить; сказав о матери, он уже победил.
Ваня зло сопит, пытаясь взять себя в руки, и тайна, как наживка, удерживает его крепче военных за стенами трейлера, крепче раскинувшейся вокруг степи, крепче денег и страха – больше всего, что мог предложить ему Салтан. Он плохо помнит маму, но помнит, и сердце его сжимается. Ваня садится обратно.
– Дневной сторож в НИИ, где я работал, – произносит он сипло. – Василий Петрович. Он… Странный. Я бы подумал на него.
– Стережет свои сокровища, – смеётся Морана, прикрывая глаза. – Чахнет.
– Проверим сторожа, – говорит Гвидон и встает. – Спасибо.
Он касается рукой Ваниного плеча – совсем легко, без тени фамильярности, и решает прежде, чем Ваня успевает отказаться.
– Ты получишь цветок.
Морана сверлит его вспыхнувшим, ненавидящим взглядом, но не смеет поспорить.