Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
Шрифт:
Иван Юрьевич, помолясь на образа, молвил:
— Будь здрав, государь. По приказу твоему полки твои уж на площади, пред Михаилом-архангелом.
Великий князь встал ему навстречу.
— И ты будь здрав, — ответил ему Иван Васильевич и троекратно облобызался со своим родичем. — Присядь-ка на малое время, а ты, Василь Саввич, иди борзо к собе, дабы готову быть в путь. Снарядившись, спеши ко князю Федор Давыдычу, дабы он тобя при шатре устроил, который для дьяков наряжен со всеми нужными им письменными надобностями.
Дьяк Мамырев вышел, взяв
Иван Васильевич продолжал:
— Вот вы все трое здесь, которые остаетесь на Москве меня вместо: ты, Иван Иваныч, великий князь московский; ты, князь Иван Юрьич, наместник мой, судья и воевода; ты, Федор Василич, мой дьяк, глава посольского приказа.
Великий князь подумал немного и, как всегда кратко и ясно, приказал:
— Трое вы тут составьте с дьяками списки из боярских детей и прочих, наиболее разумных и годных к ратной службе. Пожалую им поместья, когда ворочусь на Москву. Вы же исчислите, сколь земли им дать, дабы добре кормились сами и крестьяне их, которым всем быть воями. Сим новым помещикам, сиречь дворянам, прикажите всем готовыми быть для рати. Все сие к возвращенью моему изделать.
Иван Васильевич замолчал, но, взглянув на князя Патрикеева, спросил:
— Был ты у старой государыни?
— Был, государь. Митрополит уж там…
— Ну, и нам пора, — сказал Иван Васильевич и пошел к дверям. Все двинулись следом за ним.
Войдя в покои Марьи Ярославны, оба государя приветствовали ее, а затем подошли к благословению владыки Геронтия. Примеру государей последовали сопровождавшие их.
Не садясь, Иван Васильевич сразу же обратился к матери:
— Тобя, государыня Марья Ярославна, и великого князя Иван Иваныча, — заговорил он, — оставляю на Москве собя вместо. Тобя же, отец мой и богомолец, и наместника московского князя Иван Юрьича, и дьяка Федор Василича прошу не оставить их советом своим и попечением. Яз же миром иду к Новугороду чинить суд и расправу над сильниками по челобитьям новгородских обиженных людей.
Помолчав некоторое время, великий князь добавил:
— Вои моей стражи ждут уж меня у Михаила-архангела, где яз с ними вместе приму благословение владыки.
Иван Васильевич приблизился к Марье Ярославне и продолжал:
— А здесь яз приму благословение матери своей и сам благословлю сына, супругу и малых детей своих.
Приняв благословение матери и простясь с ней, Иван Васильевич благословил сына, обнял и облобызал его троекратно.
— Помни, — сказал ему государь, — все наказы мои и чаще шли мне вестников.
Простился Иван Васильевич со всеми прочими и, уходя, спросил у князя Патрикеева:
— Известил ли ты Великий Новгород о поезде моем?
— На прошлой седмице, государь, оповестил, что едешь ты миром, токмо с полком своим.
— Добре, добре, Иван Юрьич, сей же часец гони к Новугороду гонца, пусть еще раз упредит Господу и вече, что еду яз к ним миром.
Но до дверей не дойдя, великий князь снова подошел к матери и молвил:
— Челом тобе, государыня, бью: пригляди
Великая княгиня улыбнулась и, перекрестив сына, ласково проговорила:
— Будь покоен, пригляжу, авось Господь на сей раз сынка тобе даст. Иди с Богом, да поможет Он тобе милостью Своей…
Идя полутемными сенцами, вспомнил Иван Васильевич, сам не ведая почему, детство свое — прошло оно пред ним во мгновение ока. Вспомнились все близкие и дорогие, которые уж умерли; и соратники и слуги верные вспомнились — их тоже мало осталось. Думал великий князь и о новых верных слугах. Нужно было найти их и передать Ванюшеньке в помощь, чтобы он крепок на государстве был, Русь бы великую строил…
Взглянув вправо, увидел государь неожиданно дьяка Бородатого Степана Тимофеевича, выступившего ему навстречу.
— Прости, государь, что без зова и без доклада дошел, — волнуясь, начал дьяк вполголоса. — Доброхоты новгородские прислали гонца верного, который мне добре ведом. День и ночь он гнал на Москву. Бают доброхоты наши, получив от князя Патрикеева весть на седмице минувшей о приезде твоем миром, некие великие бояре зло на тя мыслить стали, как на отца твоего было в сем осином гнезде и на воеводу его Басенка. Бают доброхоты, не ездить бы лучше тобе, государь. Послать к ним собя вместо воевод знатных, князей Данилу Холмского, Стригу-Оболенского и Пестрого…
— Яз сам ведаю, что мне деять, — резко заметил Иван Васильевич, — указания их мне не надобны!
Великий князь хотел было двинуться далее, но Бородатый заступил путь ему и продолжал с мольбой и слезами:
— Бают доброхоты, что слуги некоих бояр, наиболее злых твоих ворогов, ищут злодеев среди голытьбы кабацкой, которые убить могли бы. Ищут и такое дело, где бы на пиру отравы тобе дать. Молю тя, государь, не езди сам. Ведь без тобя государству-то не быть!
Страх и тревога старого слуги тронули великого князя.
— Сладка мне гребта твоя о государстве, — сказал он дрогнувшим голосом, — дорога верность…
Обняв и облобызав престарелого дьяка, князь возразил ему:
— Бывает и так, Степан Тимофеич, что надобно и самому государю живота своего не жалеть для пользы государства. Токмо ты не бойся, яз им живота своего не отдам. Ведаю яз, что для Руси православной живот мой надобней смерти моей.
— Да укрепит тя Господь в делах твоих, государь! Велю доброхотам беречь тя… — глухо произнес старик и заплакал, горячо целуя руку великого князя.
Великую княгиню Софью Фоминичну государь застал в трапезной, где она с детьми завтракала.
Трапезную свою государыня обрядила по своему вкусу. Стены были обиты золотой парчой, а потолок — рудожелтым ипским сукном. Полавочники на пристенных лавках, на застольных скамьях и на стольцах — из того же сукна, но шитого узорами, а по краям с золототканой оторочкой. Из дубовых столов с резными ножками только один, за которым завтракали, был накрыт белой скатертью. Остальные были покрыты бархатными и атласными подскатертниками.