Иван Кондарев
Шрифт:
— Слезай с коня, юнак! Реквизирую его именем рабоче-крестьянского правительства.
Парень смущенно улыбнулся, но с готовностью спешился под одобрительные возгласы своих товарищей.
Янков вскочил на коня и во весь опор поскакал к околийскому управлению…
В околийском управлении заседал революционный комитет. Связные с суровыми литми бегали по лестнице, над головами запертых в городской управе блокарей, и воинственно бряцали оружием. Наверху пытались связаться по телефону с селами, наспех сколачивали разные секции. Надо было распределять прибывших в город бойцов по ротам и взводам, раздать им винтовки и патроны, захваченные в околийском управлении и в полицейском участке и конфискованные в домах арестованных. В скверике перед входом
Помахивая рукой в ответ на приветствия, Янков поднялся по лестнице и вошел в кабинет. За столом Кондарев что-то диктовал одетому в солдатскую форму Грынчарову. Внезапное появление Янкова в военном мундире вызвало у Кондарева улыбку, но он не проронил ни слова и продолжал диктовать. Сандев нервно переминался с ноги на ногу. Он настаивал на необходимости послать в села связных верхом или на велосипедах. Не хватало людей, упускали дорогое время. Если связные отправятся пешком, придется ждать до завтра.
— По несообразительности и глупости перерезали провода. Надо было строжайшим образом запретить делать это, — горячился он.
— Мы тоже виноваты — не сумели толком определить явки. Не стоит сейчас поднимать шум. Уладится как — нибудь, — утешал его Шоп.
— Бай Петр, садись за телефон. Тебя они знают лучше, — сказал Кондарев, словно между ними ничего не произошло. Он отодвинул свой стул в сторону и придвинул к Янкову телефонный аппарат.
Янков взглянул на него страдальческими своими глазами, взял стул и сел. Когда он ехал сюда, в голове возникали самые разные предположения: гарнизон не сдастся; стрельба прекратилась, потому что наши потерпели поражение; если соседние города не восстали, нас раздавят. Неизвестность душила его, он сгорал от нетерпения скорее узнать, что происходит в стране.
Через десять минут положение в околии более или менее прояснилось — с селами Симаново, Горни-Извор, Выглевцы и Босево никакой связи не было. Туда и курьеров нельзя было послатЈ потому что все дороги к этим селам шли по голому полю и обстреливались пулеметами с вокзала и с полустанка Звыничево, где укрепились жандармы, посланные полковником Викиловым на рассвете, чтобы установить связь между казармами и вокзалом. Почти так же обстояло дело и с другими селами, расположенными к востоку от города. В некоторых вообще не было телефона, в других провода были перерезаны самими повстанцами. Только из Равни-Рыта отозвался Менка. Обещал поднять шахтеров на рудниках и с ними прибыть пополудни в К. Кроме яковского отряда, который участвовал в нападении на полицейский участок и вокзал, из ближайшего села прибыли только три повозки с людьми, которые Янков и встретил на главной улице.
В кабинет вошел посланец Ванчовского. Он вытащил из фуражки записку и подал ее Янкову.
— Дайте нам второй пулемет, товарищи! Будь у нас еще один пулемет, мы бы уже заняли казармы. Они снуют со своими… сволочи. Пулеметов у них до черта, — сказал он, и в глазах его вспыхнула надежда.
— Мы его отдали товарищам на южном участке. А больше нет. Объясни Ванчовскому, что нет у нас пулемета. Пока и людей не можем вам послать, — сказал Кондарев, тоже прочитав наскоро нацарапанную карандашом записку. — Берегите патроны!
Янков спросил, есть ли потери.
— Да, есть двое раненых. Это еще ничего, а вот одного нашего паренька убили, Ицка. Жаль его. Нас дома защищают, но спереди пустырь, туда и носа не высунуть, — ответил повстанец и попросил стакан воды. Шоп принес ему целую бутылку.
Янков размышлял: «В гарнизоне пулеметная рота, три эскадрона и батальон пехоты, и все это против наших двух пулеметов и сотни человек. Странно, как это военные до сих пор не вошли в город. Во второй половине дня, когда прибудут люди из сел, у нас будет численное преимущество». Он положил телефонную трубку и смотрел, как жадно, большими глотками пил воду парень и как двигался у него
Кондарев написал на обратной стороне записки несколько слов и протянул ее связному. Тот утер рукой рот и вышел. Грынчаров, озабоченный тем, как бы поскорее установить связь с селами, вышел следом за ним.
Во дворе, за околийским управлением, где лежала убитая гранатой лошадь, выкатывали из-под навеса фаэтон околийского начальника. В городе слышалась барабанная дробь. Наскоро сформированные отряды из сельских повстанцев шли занимать позиции. Солнце светило вовсю, ясный сентябрьский день с притихшими улицами и закрытыми лавками создавал впечатление какого-то необычного праздника.
Телефон звонил непрерывно. Телефонистка упорно пыталась установить связь с общинами, умоляюще, чуть ли не со слезами повторяла: «Горни-Извор! Горни-Извор! Оглохли вы, что ли?» Звонили из банка: что делать с ценностями и деньгами? Должен ли банк работать — сегодня надо было производить различные выплаты. Из полицейского участка спрашивали, кого еще надо арестовать. Созданная час назад гражданская секция, возглавляемая Сотировым, торопилась начать реквизиции. Янков уверенно давал указания, и это напомнило ему времена межсоюзнической войны, когда он, молодой поручик, комендант в Дедеагаче, должен был обеспечивать снабжение и отправку эшелонов. Он отдал распоряжение пекарням выпекать хлеб, торговцам бакалейными товарами открыть лавки, как можно скорее создать санитарную группу, изъять из аптек и больниц перевязочные материалы и лекарства. Все, что он делал, вызывало у него сложное и противоречивое чувство, будто все это условно, будто это просто какая-то игра. Он видел, как шатка организация, сколько непредвиденных препятствий возникает каждую минуту. В этой лихорадочной суматохе он хотел навести хоть какой-то порядок, чтобы придать всему происходящему реальный вид. Все время он присматривался и прислушивался к тому, что происходит вокруг. Революционный комитет, в который с молчаливого согласия был включен и он, обсуждал предстоящие боевые действия. Кондарев набрасывал схемы позиции, только что вернувшийся Грынчаров составлял опись оружия и снаряжения.
— Население города должно принять массовое участие. Это крайне важно. Жители напуганы, им непонятно, что происходит. Надо ходить из дома в дом и разъяснять людям. И разыскать Минчо К ере зова. Этот дурак где-то скрывается, — говорил Кондарев. Он предлагал нанести удар в направлении Звыничево с целью уничтожить отряд военных, находящийся там, и открыть путь к селам на западе. Отмечая красным карандашом на схеме место, куда следует нанести удар, он подробно и уверенно развивал свой план. Грынчаров и Сандев настаивали на необходимости скорее захватить вокзал, Шоп хотел включить в ударную группу часть отряда Ванчовского.
— Любой ценой необходимо обеспечить доступ сельским боевым группам в город и окружить казармы. А ты как считаешь, бай Петр? — Кондарев стукнул карандашом по бумаге и чуть насмешливо посмотрел на Янкова, который склонился над схемой.
— Я не знаю, какими силами мы располагаем, — сказал Янков.
— Пока небольшими. Ждем товарищей из сел. Операцией буду руководить я. Ванчовский просит второй пулемет, а мы вынуждены забрать и тот единственный, что у них есть.
Сандев озабоченно поглаживал черную бороду. Грынчаров сопел и вздыхал от волнения. Петко-Шоп заявил, что отправляется к товарищам из Кожевенной слободки, которые стоят напротив вокзала, и тотчас же ушел — ему не сиделось на месте… Муха билась об оконное стекло, напоминая о мирной домашней обстановке, и Янков на какую-то секунду увидел свой дом. Жена, наверное, исполнила свое намерение оставить детей у соседей. Она либо включится в какой-нибудь женский санитарный отряд, либо отправится на реквизицию. Он провел рукой по лицу, словно пробуждаясь от сна, и вдруг с предельной ясностью осознал, как далеко зашел. Потом он вспомнил о своих товарищах, которые попрятались. «Надо было засадить их в тюрьму, вместе с врагами. Негодяи, всегда меня обманывали, укрывались за моей спиной».