Иван Кондарев
Шрифт:
Молодой Христакиев, не дождавшись завершения всех формальностей, связанных с завещанием, поспешил в околи иск ое управление…
Из-за нерадивости околийского начальника полицейские — жители К. ночевали у себя дома, так что приказ преследовать убийц застал в управлении только четверых. Трое из них сели на коней, и копыта зацокали по улицам спящего города. Командовал ими высокий полицейский с исклеванным оспой лицом.
Ни он, ни его товарищи не видели смысла в приказе следователя. Искать убийц по полям, ночью, через два часа после
— Вот дурацкое дело, — сказал один, сердито дергая уздечку. — Оторвали людей от самого сладкого сна и заставили в эдакой темнотище искать ветра в поле…
— Давайте пустим коней попастись, а сами прикорнем где-нибудь. Хорошо спится в поле, особенно на зорьке. Жаль только, что мы шинелей не взяли.
— Скорее на вербе виноград вырастет, чем мы их поймаем. Они небось уже в горах давно.
По обеим сторонам дороги стояла высокая кукуруза, похожая на безмолвное войско. При скудном свете звезд еле заметно серело жнивье; над спящими полями склонялись темные купы деревьев. Далеко впереди, где вставала черная стена гор, горел костер и позвякивали колокольчики овец. Конский топот мягко глохнул в дорожной пыли.
Минут через десять полицейские оказались на высоком, поросшем бурьяном холме. Под ним начиналась небольшая, без единого дерева долина; слева чернело картофельное поле, справа подымалась густая кукуруза. Дорогу здесь пересекала широкая тропа, терявшаяся в посадках.
— Поедем дальше? — спросил высокий.
— Поедем, не поедем — толк один. Бесполезно.
— Тихо как — все слышно. Кто знает, может, они спрятались тут где-нибудь и ждут, когда рассветет, — откликнулся третий полицейский, которого товарищи называли Манафом.
— Если они здешние, то уже давно дома, а если чужаки — так в лесу.
— Начальник говорил, что они нездешние, доктор так сказал.
— Интересно, сколько деньжат они вытянули у доктора. У него небось денег куры не клюют.
— Откуда я знаю! Дай закурить, В идол! Я свой табак забыл, — попросил высокий.
В идол недовольно вздохнул и начал обшаривать себя в темноте. Вдруг он поднес ладонь к уху.
— Подождите-ка. Вроде идет кто-то.
Все трое прислушались. Кони неспокойно тянулись к кукурузе. За ней послышался говор, но такой невнятный, что нельзя было понять, идут ли говорящие или стоят на месте.
Полицейские сняли с плеча карабины. Взбудораженные близостью свежей зелени, кони пытались поймать губами кукурузные стебли.
Один из полицейских уже готов был сказать: «Тебе просто послышалось», когда в кукурузе зашуршало. Недовольный голос устало произнес:
— Ничего не вышло, только ночь потеряли.
— Ну и конспиратор, шесть часов ходьбы не может
Кукуруза зашелестела, один из стеблей закачался — кто-то из идущих по тропе сорвал лист.
Высокий полицейский первым увидел два силуэта в кукурузе. Тропа была шагах в десяти от них. Услышав «конспиратор» и «ничего не вышло», он тут же решил, что это и есть убийцы, и, боясь, что те заметят их первыми и откроют стрельбу, не стал дожидаться, пока они выйдут на открытое место, щелкнул затвором и дико заорал:
— Стой! Ни с места!
Оба силуэта тут же исчезли в кукурузе.
— Стой! — повторил высокий и выстрелил.
Выстрелил и один из его товарищей.
В ответ из кукурузы прогремели два револьверных выстрела, и одна из пуль срезала верхушку стебля.
— Огонь! — проревел высокий полицейский.
Выстрелы озарили зловещим красноватым светом сухой бурьян на холме. Расстреляв по обойме, полицейские направили коней в долину. Высокий командовал:
— Сюда! Окружай поле! Стреляй по ногам!
Первым оказался в низинке В идол, который не сумел удержать испуганного коня. По широкой луговине бежал человек. Полицейский выстрелил почти наугад и намного выше цели, но ему все же показалось, что человек упал.
— Держите его! — закричал он и попытался остановить коня. Но испуганное животное сделало громадный прыжок и понеслось к противоположному краю долины. С луговины послышался крик:
— Не стреляй, эй!
— Сдавайся! — закричал высокий. — Именем закона! Сдавайся! А то убьем…
— Сдаюсь…
— Иди сюда и подыми руки!
— Я ранен… не могу.
— Эй, В идол, иди к нему!
— Иди сам, — отозвался тот. Слышно было, как храпит его испуганный конь.
Высокий осторожно спустился в низинку, поросшую невысокой травой. Там сидел человек.
— Руки вверх! — скомандовал полицейский, продолжая держать ружье наготове и прицеливаясь в темную фигуру.
— Изувечили вы меня, — сквозь зубы произнес сидящий.
Он отрывал подкладку от своего пиджака. Одна штанина у него была закатана, и в темноте белела оголенная нога.
Полицейский приблизился и поднял карабин над его головой.
— Вставай, мать твою!..
— Манаф, обыщи его! — приказал высокий товарищу, который только что подъехал на своем тяжело дышащем коне.
Полицейский спешился.
— Оружие, ливорвер отдай, собака!
— Нет у меня оружия! — Человек пытался перевязать ногу.
Полицейский, словно кошка, бросился на него сзади и схватил раненого за руки.
— А чем ты стрелял, негодяй?..
— Отстань, скотина! Дай кровь остановить, — в бессильной ярости простонал сидящий.
— Бросил небось, не такой уж он дурень, чтобы держать оружие при себе. Посмотри, куда ранен, и давай его скорее в город… Там разберутся. Кончено! — радостно воскликнул высокий, сгорая от нетерпения поскорей доставить в город пойманного.
Арестованного обыскали и поставили на ноги. Высокий всмотрелся в его лицо.
— Да ты не из города ли? Куда бросил револьвер, говори, нечего дурачком прикидываться!