Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)
Шрифт:
Дар живой, образной и простой речи Павлов сохранил до конца своих дней. Он охотно и увлекательно рассказывал о событиях давно минувших дней, о встречах и впечатлениях, о привлекавших его внимание событиях текущей лабораторной и социальной жизни и в особенности о том, какие научные вопросы его волнуют, говорил о возможных подходах к их решению, вообще о перспективах своей научной работы. Павлов любил говорить и говорил долго и без устали. Часто он вслух размышлял над тем или иным вопросом. Возможно, одной из причин организации еженедельных (по средам) научных собраний сотрудников лаборатории Павлова (после того как он перестал читать регулярные лекции студентам) послужила любовь Ивана Петровича к живой речи и к педагогическо-лекционной деятельности. Его выступления на этих «средах» сплошь и
Во время беседы
Живое общение с Иваном Петровичем оставляло глубокий след у его сотрудников, знакомых и случайных собеседников. Каждая встреча с ним обогащала и давала заряд бодрости и оптимизма. Несмотря на преклонный возраст, он своими физическими и умственными данными больше походил на молодого человека, чем на старика; ему по натуре всегда была свойственна страсть молодости. Его любовь к молодежи символична — он видел в ней будущих хозяев страны, строителей той новой жизни, убежденным сторонником которой он стал в последние годы своей жизни. В молодежи Павлов видел, в частности, своих наследников по науке — продолжателей дела, которому он посвятил свою яркую, содержательную жизнь.
Мои воспоминания
Я познакомился с Павловым осенью 1926 г. в Ленинграде. В один из солнечных сентябрьских дней я стоял у фасадной стены знаменитой «башни молчания» Института экспериментальной медицины и ожидал прихода Павлова в лабораторию. На душе было тревожно: предстояло увидеть человека, под влиянием книги которого я решительно и бесповоротно стал на путь физиологии, хотя чтение этой книги («Двадцатилетний опыт») и стоило мне нескольких месяцев напряженного труда с русско- армянским словарем в руках. Я должен был увидеть человека, непреодолимая тяга которому заставила меня, провинциального юношу, почти не говорящего по-русски, сделать весьма рискованный шаг — поехать в далекий и незнакомый Ленинград.
Точно в положенный час у ворот института появился Иван Петрович — бородатый старик, в серой шляпе и в сером осеннем пальто, сухощавый и чуть сутуловатый,, он быстрыми, ровными, энергичными шагами, заметно прихрамывая и ритмично стукая палкой о землю, стремительно направился к дверям лаборатории. Несколько минут спустя туда вошел и я. Обо мне доложили, и вскоре Павлов принял меня в своем кабинете. От волнения я никого и ничего там не заметил, кроме Ивана Петровича. Поздоровавшись, я вручил ему рекомендательное письмо Л. А. Орбели, первого моего учителя по физиологии, в лабораториях которого за несколько месяцев до встречи с Павловым я впервые увидел подлинное лицо физиологической науки и где в течение трех летних месяцев весьма интенсивно практиковался. Павлов прочел письмо и от его первоначальной сдержанности не осталось и следа. Он стал простым и приветливым. Иван Петрович поинтересовался моими научными наклонностями, результатами моей летней работы в лабораториях Орбели, планами на будущее. Должно быть, мои ответы на ломаном русском языке были довольно-таки забавны: Иван Петрович временами добродушно смеялся. Это меня поначалу сильно смущало, но постепенно я стал привыкать к нему и смеялся вместе с ним.
После 20—25-минут после беседы в кабинете Иван Петрович пригласил меня осмотреть экспериментальные кабинеты знаменитой «башни молчания». К моему изумлению и восторгу, он сам водил меня но лабораторным комнатам и давал необходимые разъяснения. Особенно долго мы задержались у одной звуконепроницаемой камеры условных рефлексов, и я выслушал детальный рассказ о собаке с удаленной корой одного полушария головного мозга (эту собаку сотрудница лаборатории в
«Башня молчания» в Институте экспериментальной медицины
Мне казалось тогда, что любезный прием и теплое отношение ко мне были обусловлены в значительной мере рекомендательным письмом Л. А. Орбели. Но позже, работая у Ивана Петровича, я убедился, что он вообще принимал незнакомых ученых, в особенности приезжих, очень любезно.
До 1930 г. я встречался с И. П. Павловым довольно редко, так как не был еще его сотрудником, а лишь посещал, к тому же весьма нерегулярно, руководимые им научные учреждения и научные собрания. Однако на мою долю выпало счастье с 1930 по 1936 г., т. е. до конца жизни Павлова, быть его постоянным непосредственным учеником и сотрудником, общаться с ним часто и регулярно, каждодневно испытывать на себе обаяние его личности. В основном к этому периоду относятся и мои воспоминания о нем.
Эти годы были особенными в биографии ученого.
Мне хочется набросать отдельные штрихи существовавшего некогда у него критического отношения к новым социальным порядкам и привести несколько эпизодов из завершающего этапа процесса его превращения в искреннего сторонника социалистического строя, вдохновенного трибуна нашей новой жизни.
Выходец из народных низов, убежденный демократ и пламенный патриот, Павлов не мог не приветствовать свержения самодержавия, установления справедливых социальных порядков в России, всех тех прогрессивных изменений в жизни страны, которые произошли в результате победы Октябрьской революции. Ему особенно близка была забота молодой Советской власти о трудовом народе в городе и на селе, ее национальная политика, внимание к деятелям науки и культуры, грандиозные начинания но распространению просвещения, подъему общего культурного уровня страны, развитию науки. Однако потребовались долгие годы, прежде чем он смог правильно понять и осмыслить всю глубину и величие происходящих в нашей стране исторических перемен.
В тяжелые годы гражданской войны и некоторое время после нее ситуация в стране была сложной, ощущались трудности во многих сферах жизни, борьба советского народа за новую жизнь не обходилась без досадных недоразумений и огорчительных эпизодов. Будучи человеком науки с ног до головы, Павлов не всегда правильно ориентировался в калейдоскопе событий этого периода, болезненно переживая отдельные происшествия, раздраженно и критически реагировал на иные мероприятия властей, впадал в уныние в отношении будущего страны.
Миновали трудные времена, успешно претворялись в жизнь грандиозные планы хозяйственного и культурного развития страны. За всеми переменами Павлов следил с напряженным вниманием, его отношение к новой жизни смягчалось. Он стал все более и более активно втягиваться в общественную жизнь страны. Его прежнее нигилистическое и скептическое отношение к новому строю уступали место доверчивому и даже радостному восприятию всех культурно-просветительных, социально- экономических и политических преобразований в нашей стране.
Однако этот процесс протекал медленно и негладко.
В конце 20-х и в начале 30-х годов Павлов был руководителем двух солидных научных учреждений — Физиологического института АН СССР и физиологического отдела Института экспериментальной медицины. Наше правительство бережно и предупредительно относилось к крупнейшему русскому ученому. Неуклонно улучшались условия его научно-творческой работы в этих учреждениях, расширялись их возможности. Его права руководителя названных учреждений были фактически неограниченными.