Иван Саввич Никитин
Шрифт:
наиболее твердолобых. Они ставили в особых списках — «нотате» —
предупредительные оценки «знает» или «не знает». За дисциплиной приглядывал
особый «цензор», любивший наушничать на тех, кто противился его притеснениям.
«Изучение уроков, — вспоминал А. Бунин, — по всем предметам, не исключая
священной истории, требовалось совершенно буквальное, о каких-либо объяснениях
урока учителем в классе и ответах учеников своими словами урока не могло быть
речи».
Пребывание Ивана Никитина в духовном училище отмечено редкими документами,
сухо фиксирующими переход мальчика из класса в класс. К примеру, полугодичная
ведомость за 183б,/37 учебный год аттестует его так: «Поведения кроткого.
Способностей — очень хороших. Прилежания — ревностного. Успехов —очень
хороших».
Прилежный и послушный был ученик. Лишь иногда мелькают настораживающие
строчки: «Нотное пение не умеет», «Церковный устав не знает».
Почти двадцать лет спустя после окончания училища в 1839 г: Никитин напишет о
бурсе-мачехе:
Ах, прости, святой угодник! Захватила злоба дух: Хвалят бурсу, хвалят вслух;
Мирянин — попов поклонник, Чтитель рясы и бород — Мертвой школе гимн поет. Ох,
знаком я с этой школой! В ней не видно перемен: Та ж наука — остов голый, Пахнет
ладаном от стен.
В заключении стихотворения (оно смогло появиться в печати лишь полвека спустя
после написания) выражена надежда автора:
Но авось пора настанет — Бог на Русь святую взглянет, Благодать с небес пошлет
— Бурсы молнией сожжет!
(«Ах, прости, святой угодник!..»)
В 1839—1843 гг. Никитин продолжил образование в Воронежской духовной
семинарии, которая к тому времени имела уже почти вековую историю. Когда-то она
могла гордиться своими профессорами: в конце XVIII в. здесь преподавал известный
7
своими учеными трудами и культурными начинаниями Е. А. Болхоритинов; в 20—30-е
годы XIX в. читали лекции философы А. Д. Вельяминов и П. И. Ставров. В семинарии
учился А: П. Серебрянский, автор популярной студенческой песни «Быстры, как волны
дни нашей жизни...» и трактата «Мысли о музыке», восхитившего В. Г Белинского. В
ту пору, когда учился Никитин, еще живы были восторженные воспоминания о
литературном кружке rfA. П- Серебрянского, который посещал его друг А. В. Кольцов.
Но, кроме преданий, мало что отрадного сохранилось об этом учебном заведении.
По указу 1838 г. семинарский -курс был изуродован нелепыми преобразованиями.
«Все, что несогласно с истинным разумом Св. Писания, — гласило новое установле-
ние, — есть сущая ложь и заблуждение и без всякой пощаду
Еще один удар духовной семинарии нанесла в 1841 г. реформа, проведенная обер-
прокурором Св. Синода Н. А. Протасовым. Из учебной программы изгонялись остатки
светского образования и утверждалось то, что соответствовало «истинной религии»
Поначалу у Никитина еще хватало терпения учиться сравнительно хорошо и
получать «единицы» (тогда высший балл), но в философском классе, на четвертом году
обучения, он* совершенно охладел к богословию; на уроки Св. Писания вообще не
являлся, по ряду предметов имел «недостаточные» оценки, а по библейской истории
даже, «ноль».
По случайным автобиографическим запискам и воспомл^ наниям можно
фрагментарно восстановить картину жизни Никитина той поры. Бывший семинарист
П. В. Цезарев-ский, в частности, с отвращением пишет об учебном деле, замечая:
«Перепутанность предметов была удивительная...»
Перемены состояли в сомнительных увеселениях (пьянки, карты, «кулачки»,
знакомства с сельскими «психеями» и т. п.), в которых Никитин никогда не участвовал.
Не сулили радостей и встречи с преподавателями. В 1842—1843 гг. семинарию
возглавлял Стефан Зелятров, немощный, почти в паралитичном состоянии старичок,
которого возили в коляске. Об учителе философии В. П. Остроумове один Из его
бывших питомцев, рассказывал: «Сухое и монотонное", изложение своих предметов
этим преподавателем, придерживавшимся записок и руководства, наводило скуку на
слушателей, и мы с нетерпением ждали звонка. Из его обращения, к ученикам в памяти
сохранилась только*одна фраза, которую он сказал в ответ на поздравления учеников с
получением чина коллежского асессора: «Что наши чины, когда нет ветчины». Галерею
подобных портретов можно было бы продолжить.
Находились, правда редко, и преподаватели, отдававшие4 много сил просвещению
молодежи. Среди таких — учитель словесности Н. С. Чехов, первым заметивший лю-
бовь Никитина к поэзии и его тягу к стихотворчеству. Педагог поддержал творческие
опыты своего воспитанника. После знакомства с Никитиным в ноябре 1853 г. А. П.
Нордштейн сообщал о нем в одном из писем: «Начал он писать стихи еще в семинарии,
и, как профессор одобрил его первый опыт, то с тех пор он и писал для себя, потому,
как он,сам сказал, что иное само просится в стих. Сочинения в семинарии проповедей
на заданные тексты... ему надоели». Действительно, темы сочинений были