Иван Сусанин
Шрифт:
— Но ты же православный человек, сын мой. Какая твоя забота?
— Десять лет, владыка, я торгую с иноземными купцами, а поелику ведаю, как они страдают, не имея в Ярославле своей божницы. Вот от них челобитная. Не изволишь ли прочесть, владыка?
Архиепископ милостиво кивнул.
Лука Дурандин поднялся с лавки, вытянул из-за пазухи свиток и протянул его архиерею. Владыка неспешно прочел и озабоченно запустил пятерню в бороду. Нешуточное дело подкинул Лука Дурандин. Поставить кирху [70] среди православных храмов — равносильно заполнить неугасимую лампаду дегтем. Черное дело, мерзопакостное. Ишь, чего измыслили немчины! Божницу им в христианском граде подавай. Святотатство!
70
Кирка —
— То дело не богоугодное, сын мой. В моей епархии такого кощунства прихожане не потерпят.
— Потерпят, коль владыка и воевода дозволят.
— Воевода? Кстати, каково намерение Бориса Андреича? Не думаю, сын мой, что ты уже не побывал в доме воеводы.
— Прозорливости у тебя не отнимешь, владыка. Разумеется, я был принят воеводой. Князь Мышецкий собрал в Съезжей избе всех бояр, именитых людей и духовный чин, дабы сотворить совет по челобитной Немецкой слободы, коя попросила срубить в Земляном городе кирху, по их вере и обычаю.
Упитанное, щекастое лицо владыки приняло суровый вид.
— Да как могли ярославские духовные чины без моего благословения прийти к воеводе на собор?
— Прости, владыка, но ты в то время пребывал в стольном граде у митрополита Афанасия.
Архиерей поднялся из кресла и гневно застучал посохом.
— Отъездом моим воспользовались, святотатцы! От сана духовного отлучу! Пусть в расстригах походят!
Закипел, разбушевался глава ростово-ярославской епархии, но с Дурандина — как с гуся вода. Сидел безмолвно и безмятежно, отлично ведая, что святитель [71] всего лишь напускает на себя вид озленного человека. Никого-то он не отлучит от сана, коль воевода Мышецкий, назначенный царем Иваном Васильевичем, собрал в приказной избе священников Ярославля. Не был тверд нравом своим архиепископ Давыд, не пойдет он супротив Мышецкого, дабы не осложнять свою далеко непорочную жизнь. А грешки, как изрядно ведал хитроумный купец, за владыкой имелись. Был он не просто скуповат, а до чрезвычайности жаден. Владыка, пользуясь тарханной грамотой [72] , нарушая законы, приобретал разорившиеся поместья и настолько разбогател, что его епархия лишь слегка уступала владениям московского митрополита.
71
Святитель — торжественное название высших лиц в церковной иерархии, архиереев.
72
Владельцы тарханных грамот освобождались от государственных налогов.
Не стеснялся Давыд, и укрывать у себя беглых людей. На церковных и монастырских землях сидели на барщине и оброке тысячи «трудников [73] ». «Крестьяне должны были церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставить, жеребей (участок) орать взгоном (пахать совместно), и сеяти и пожатии и свезти, сено косити десятинами и во двор ввезти, сады оплетать, на невод ходити, пруды прудить, на бобры в осенние пойти (осенью охотились на бобра)».
А как дни церковные подвалят, «на Велик день и на Петров день» трудник должен был явиться к владыке с приношениями — «что у кого в руках». На обязанности трудников лежала выпечка хлеба для владычного двора, приготовление солода, варка пива, прядение льна, изготовление неводов и других рыболовных сетей.
73
Трудник — так назывался крестьянин, работавший
Особенно нагло вели себя монастыри, расположенные на землях епархии. Они не только закабаляли свободное местное население, но и отнимали у него землю, кою присоединяли к монастырским вотчинам. Едва воздвигли новый монастырь, как «братия» захватывала соседнюю округу, а потом монахи, «прикупая» «села к селам» и «нивы к нивам», испускали свои владения и в более отдаленные места.
Ярмил, ярмил народ владыка Давыд! И всё ему казалось мало. Он укрывал у себя не только беглых людей, но и через своих многочисленных прислужников переманивал сотни крестьян, кои и не собирались уходить от своих господ. Приходили прислужники ночью, после Покрова, изрекали:
— Ты, милок, переходи на церковные земли. Там житье легкое, оброки и барщина малые. Сам Бог помогает. Вт тебе рубль с полтиной. Рубль — за пожилое своему барину, а полтину тебе в дар от владыки. Когда придешь, святитель тебе еще серебра пожалует.
Мужик долго не раздумывал: владыка никак не должон промануть, близ Бога ходит, ему ль не верить? И покатил оратай после Юрьева дня во владычные деревеньки!..
Выпустив пар, архиепископ, хмуря нависшие толстые брови, спросил:
— И что ж Борис Андреич?
— Воевода поступил толково, владыка. Он всех выслушал, а затем обратился к купцам. Я ж, как единственный гость в Ярославле, а поелику нахожусь в постоянном союзе с иноземными торговыми людьми, ответил: «Нам ли подобает решать сие, ибо сего дела решатель владыка наш, Ростовский и Ярославский архиепископ Давыд. Как он повелит, так и будет».
После таких слова владыка заметно поостыл, но речь его осталась суровой:
— Разумную речь глаголил, сын мой. Без ведома архиерея никакая кирха не может появиться. Не есть пригоже стояти среди церквей православных молитвенному дому иной веры. Не есть пригоже!
— Воистину, владыка. Но иноземные купцы надеются, что ростовский святитель проявит свою мудрость и не оставит немцев без божницы.
— А ты-то чего горой за немцев стоишь? — прищурился Давыд.
— Я уж толковал тебе, владыка. Любой гость тесно связан с иноземной торговлей. Как перед Господом Богом говорю: немцы не могут долго проживать без молитвенного дома.
Давыд поджал румяные губы, усмехнулся. Лука Дурандин имеет свою корысть. Отвалили ему немчины за хлопоты изрядный кошель золота, вот он и проявляет рвение. Но и он, Давыд, своего не упустит.
— Сожалею, сын мой, но кирху ставить не дозволю.
Луку Дурандина слова архиерея врасплох не застали. Он заранее ведал, что владыка упрется — в семи ступах не утолчешь. И всё же его упрямство долго не продержится. Пора тугой лук натягивать и стрелы пускать.
— Ты, владыка, поди, догадываешься, почему немцы в заступники гостя взяли.
Разумеется, Давыд догадывался. Гость — богатейший оптовый купец, кой вел торговлю с разными городами и с чужими землями. Гость исполнял важные поручения царя по сбору доходов державы, за исправное поступление коих отвечал своими пожитками. А они были не малые. За свою службу гости освобождались от посадского тягла и получали ряд важных преимуществ, имели право владения вотчинами и подлежали суду непосредственно самого царя, наравне со знатными людьми. За «бесчестье» гостя взыскивался громадный штраф в размере пятидесяти рублей, тогда как за бесчестье посадского человека штраф выплачивался в пять рублей, а за бесчестье крестьянина составлял всего лишь один рубль.
Положение гостя и купцов гостиной и суконной сотен обусловливалось особыми «жалованными» грамотами. Эти сотни имели свои уставы, выборных старост и даже свои церкви. Гости вели крупную торговлю не только в крупных русских городах, но и далеко за их пределами. Они совершали дальние поездки в чужеземные страны, заключали там торговые сделки, вывозили русские товары и ввозили иноземные.
Гости при всем широком размахе их торговли — от Китая до Британских островов и Венеции — не гнушались торговать в русских городах. Многие из них имели в торговых рядах свои лавки, с коими, разумеется, не могли сравняться лабазы мелких посадских тяглецов.