Иван Сусанин
Шрифт:
— А чего ж ты с ними не ушел?
— Ходил с дочкой силки ставить, а вернулся из леса — деревни как не бывало. Сыскные вверх по Мезе уплыли, а я в низовье. А тут новую реку углядел, вот и надумал по ней податься. Чаял, деревушку где-нибудь встретить.
— Выходит, из беглых, коль на твою Сосновку сыскные люди напали?
— Из беглых… барин Василий Михайлыч.
Барин от удивления даже со стульца поднялся, а выжлятники и ловчие все как один уставились на Иванку.
— Однако… Откуда же ты меня ведаешь? И как звать тебя?
— Ивашка Сусанин.
— Сосед! Нежданный карась в вершу попал. Дале сказывай.
— В мальцах тебя видел, барин, а затем отец мой, Осип, после Юрьева дня ушел к другому господину счастья искать, но счастье не конь: хомута не наденешь. Куда бы отец не ходил, нигде долго не задерживался. Последние годы недужил и помер на ярославской земле… Долго обо всем сказывать, но пришлось мне бежать, не заплатив за пожилое. Судьба в Сосновку привела.
— Давно ли ты в бегах?
— Да, почитай, лет семь, барин.
— Об урочных летах ведаешь?
— Не слыхивал, барин. Из Сосновки мы никуда не уходили, и к нам никто не наведывался.
— Повезло тебе, Ивашка. По урочным летам тот, кто не сыскан в течение пяти лет, становится свободным. Ныне ты вольный человек, Ивашка. Правда, дворяне норовят отменить урочные лета, но царь пока того не делает. Благодари царя и Бога за свое избавление.
У Иванки полегчало на душе. Вот это новость! Камень с плеч.
— Спасибо за добрую весть, барин.
— Из спасиба шапки не сошьешь. Пойдешь ко мне в имение?
— Коль обижать не будешь, пойду, — напрямик молвил Иванка.
— А коль обижать стану?
— Сбегу!
Василий Михайлович Шестов улыбнулся.
— По нраву мне откровенные люди. А вдруг и укоренишься в моем Домнине.
— На все Божья воля, барин.
Книга вторая
ЛИХОЛЕТЬЕ
Глава 1
В ИМЕНИИ ШЕСТОВЫХ
Апрель «заиграй овражки» был довольно прохладным, а вот цветень порадовал теплом. Не зря месяц май с древних времен повеличали на Руси «цветенем». Вишни, яблони, черемуха, жасмин в белой кипени. Войдешь в сад — и окунешься в такой упоительный аромат, что голова закружится. Господи, какая же благодать! Так бы и вдыхал часами сей живительный, сладостный воздух.
Но пожилая барыня недолго пребывала в своем благоуханном пышноцветном саду: дела неотложные. Надо вновь по хоромам пройтись и дотошно все оглядеть. Все ли вымыто, выскоблено, вычищено? И не только в хоромах, но и в летней поваренной избе, бане-мыленке и даже на конюшне. Всюду нужен строгий глаз хозяйки.
Ох, как недостает супруга Ивана Васильевича! Уезжая на Москву наказывал:
— Ты уж, Агрипина, на Леонтия огуречника [176] порадей. Поди, ведаешь, какой гость в имение нагрянет?
— Ведаю, государь мой. Аж сердце обмирает. Экое счастье дочке привалило.
— Не привалило,
— Вестимо, государь мой.
— То-то. Ксения и умом богата, и нравом великодушным.
176
Леонтий огуречник — 23 мая.
— Есть в кого, государь мой, — почтительно кивала Агрипина Егоровна.
Ксения Ивановна Шестова принадлежала к знатному роду, приехавшего в начале тринадцатого века в Новгород из Пруссии Миши Прушанина. Его сын Терентий изрядно отличился в Невской битве 1242 года. Именно он стал общим предком Салтыковых, Морозовых Шеиных и других знатных людей. Отец Ксении — Иван и дед Василий Михайлович владели в костромском уезде большой вотчиной с центром в Домнине. Ксения была выдана замуж за боярина Федора Никитича Романова в 1590 году.
Зело доволен был костромской дворянин Иван Шестов. Уезжал на Москву в таком добром расположении духа, что супругу горячо расцеловал, чем немало подивил постаревшую, давно не знавшую мужьей ласки Агрипину.
Супруг на прощание лишний раз напомнил:
— Старосту вызови. Он мужик толковый.
Со старостой был у Агрипины Егоровны основательный разговор.
— Ты, Иван Осипыч, на день Леонтия огуречника покличь мужиков из Деревнищ. Пусть с утра в усадьбе дожидаются. И чтоб в праздничном облачении были. У кого не окажется — в хоромах сряду возьмешь. Хлеб-соль — тебе держать, да чинные слова глаголить. Надеюсь на тебя, Иван Осипыч.
— Не подведу, матушка Агрипина Егоровна, — молвил староста, крепкотелый, русобородый мужик лет сорока пяти, с вдумчивыми спокойными глазами.
Барыня ведала: не подведет. Не зря его крестьяне по имени-отчеству величают. Есть за что. Степенный, башковитый, в делах рачительный. Не даром покойный тесть, Василий Михайлович, приглядевшись к Ивану Сусанину, назначил его старостой вотчины и стал уважительно называть Осипычем.
Супруг Агрипины как-то попенял отцу:
— Чего это ты, батюшка, мужика как дворянина величаешь?
— За труды его неустанные. Такого старосту днем с огнем не сыщешь. Работящ, честен, полушки не сворует. Мужики перед ним шапки ломают, вот и нам надо Сусанина уважить.
Слова отца для сына — закон, а значит и для его жены. Привыкли, и ничего зазорного в том господа не усматривали.
Домнино — старинное вотчинное село костромских дворян Шестовых. Оно стояло над низиной, по коей протекала река Шача, левого притока реки Костромы. Почти со всех сторон село было окружено лесами, а к югу начиналось раскинувшееся намного верст Исуповское болото, названное по селу Исупову, что раскинулось за топью. Вотчина была немалая, включала в себя несколько десятков деревень и починков. Подле села проходила Вологодская дорога, соединяющая Кострому с Галичем, Солигаличем и Вологдой.