Иван Украинский
Шрифт:
Украинский вызвал нужных людей, приказал:
— На подковы положить полуду, чтобы от них были блеск и звон.
Когда Простягин на своем вновь «обутом» дончаке подъехал к канцелярии арттранспорта, Иван Митрофанович вышел на крыльцо, придирчиво осмотрел выполненную работу.
— Что ж, друг, — сказал он. — Желаю тебе боевых успехов. Пусть эти подковы цокают аж до самой нашей победы.
— Дарю на счастье и тебе подарок, — подавая Украинскому карманные часы в большом серебряном корпусе, в свою очередь ответил Простягин. — Пусть они верно отсчитывают тебе только приятное время.
В неусыпном
— Ты, братуха, не огорчайся от того, что мы сейчас пока в обороне, — вел разговор старший. — Беляки рвут из себя жилы, чтобы до зимы занять большие города, захватить Москву. Они хотят быстрее закончить кампанию и устроиться на зиму с комфортом. Дурень думкой богатеет, так и они. Но ничего у них не выйдет.
Улучив момент, младший сказал:
— Но пока еще перелома нет.
— Да, нет. Но он скоро наступит.
Иван — младший мечтательно произнес:
— И тогда мы двинемся на Кубань.
— Может, и на Кубань, — ответил старший. — А может, и в другое место. Главное — вперед, добивать контру.
Через неделю деникинский фронт дрогнул на всех направлениях. Белые добровольцы теперь не помышляли о захвате столицы, а стремились поскорее унести ноги и сохранить свои обозы с награбленным добром. Уже
12 октября командующий Южным фронтом А. И. Егоров отдал приказ войскам 1–го конного корпуса и 8–й армии о наступлении на воронежском направлении. В нем предписывалась и дислокация для 33–й Кубанской дивизии «наступать по линии реки Дон». Спустя пять дней во фронтовой сводке уже говорилось, как о свершившемся факте, что «восьмая армия ведет успешное наступление по всему фронту». В те дни части 33–й Кубанской вступили во встречный бой с противником и отбросили его на запад до Сред
него и Верхнего Икорца. На рассвете 23 октября 1–й конный корпус и восьмая армия завязали бой в предместьях Воронежа, а на следующий день освободили город от белогвардейцев. После разгрома белых под Орлом, Кромами и Касторной, развертывания корпуса Буденного в первую Конную армию дела у взаимодействующей с этим мощным кавалерийским соединением восьмой армии пошли еще лучше. К 25 ноября ее войска прочно удерживали свои позиции на линии Острогожск — Лиски — Бобров. А на следующий день — 26 ноября командование Южного фронта поставило задачу восьмой армии перейти Дон се- веро — западнее Павловска и открыть себе путь на Ростов. С других фронтов также поступали добрые вести: враг откатывался из Крыма, Украины, Молдавии.
Окрыленный, как и все воины, пафосом наступления, Иван Украинский без устали занимался подвозом снарядов для артиллерии дивизии, заменой колесных ходов на санные, пополнением конского поголовья. Всему нужен был командирский глаз да догляд.
При очередном докладе комдиву М. К. Левандовскому о запасах боеприпасов и стрелкового оружия в арттранспорте
— Молодцы, — похвалил комдив. — Только вы и колесные ходы берегите. Они нам понадобятся на Кубани, там-то снега почти нет.
— Все фуры у нас целы, — пояснил Украинский.
В ходе отступления на юг враг огрызался отчаянно и дерзко, приходилось постоянно быть начеку. В одном месте, недалеко от Павловска, сбив противника, пехота, конница, артиллерия дивизии миновали небольшую речушку Козинка по переброшенному через нее мостику. Казалось, что для арттранспорта, следовавшего за ними, теперь уже не могло возникнуть никакой опасности. Громоздкий его обоз открывал первый взвод. Только по мосту прошли две- три груженые подводы, как по обозу начался артиллерийский обстрел с лесной опушки, находившейся в какой- нибудь версте от дороги.
— К бою! — тут же скомандовал Украинский, ехав — ший на своем Рябчике в голове колонны. — Рассредоточиться!
Повозочные, понукая лошадей, кто вправо, кто влево погнали повозки по неглубокой снежной целине, а их командир, собрав группу конных бойцов из хозчасти, поскакал в направлении леса, заходя противнику во фланг. Не вступая в бой, бродячий отряд белых бросил легкую полевую пушку и во весь опор уходил по просеке в глубь леса. Вероятно, пушка уже обременяла беляков, и они решили прежде, чем окончательно расстаться с ней, израсходовать свой последний боезапас с наибольшим вредом для красных. По основной колонне войск палить духу не хватило, а вот по обозу — смелости набрались.
Но и тут их постигла неудача. Находчивые действия командира арттранспорта сорвали их замысел. Белые успели сделать каких-нибудь пять — шесть выстрелов, не причинивших обозу никакого урона. Только в спешке и суматохе опрокинулась одна повозка, из которой в речку попадало четыре ящика со снарядами. Их быстро подняли со дна — благо глубина оказалась с полсажени. Правда, пришлось помокнуть в холодной воде. Но это уже никто не считал за серьезную беду.
Изгнание врага с воронежской земли не обошлось без курьезных случаев. В самом начале наступательных боев Украинский расположил свой арттранспорт в довольно большом селе вблизи реки Потудань. Передний край дивизии находился отсюда в 5–7 верстах. Под вечер в избу, где Украинский устроился со своим старшиной и писарем, заявился местный священник. В полинялом черном одеянии, без нагрудного креста, святой отец, мужчина лет сорока двух, огладил рукой темно — каштановую бороду и басовито произнес:
— Как слуга Господа Бога пришел я к вам, красный командир, с превеликою жалобой.
— На кого? — удивился Украинский.
— Супостаты дерзновенные очистили храм Божий, уволокли с собой даже оклады с икон. Ничего не осталось в церковной казне.
— А кто это сделал?
Священник замигал ресницами, силясь поточнее назвать лиходеев:
— Эти… как их… казаки — сидоринцы.
Краском поневоле рассмеялся:
— Они же православные люди, мы же с ними — все что родня. Как же они посягнули на святыни?