Иван - я, Федоровы - мы
Шрифт:
Дон, еще утром бешеный от сотен снарядов, бомб и мин, сейчас притих и молча нес свои чистые синие воды, словно скорбел вместе с бойцами.
9
Жара не спадала, хотя август подходил к концу. Немцы бросали в бой свежие силы, но сопротивление дивизии сломить не могли. Казалось, комдив Сологуб, "железный капитан" и тысячи других не погибли, а продолжали ходить в атаку с живыми, стоять на рубеже до последнего патрона.
И еще бы сражалась дивизия на Дону, но пришел срочный приказ отступить, потому что немцы из района Вертячий уже вышли к северной окраине Сталинграда;
Машины истребителей танков двигались в сплошной тьме. С двух сторон доносился тревожный гул. Спиной к спине с Дымовым на снарядном ящике сидел Ваня, словно нахохлившийся воробей; полчаса назад, когда отъезжали, он получил от лейтенанта взбучку. Черношейкин попросил парнишку обойти сад, проверить, не оставили ли они чего в спешке.
– Тебе приказал сержант Кухта, ты и рыскай по кустам!
– направляясь к машине, ответил Федоров. Он почувствовал себя на равных с ним правах после того, как его определили в батарею Дымова подносчиком снарядов, и гордился тем, что изучил пушку и при случае мог бы заменить наводчика.
– Ты кому грубишь, желторотый?! Он тебя учил, а ты...
– налетел грозою лейтенант на Ваню.
– Немедленно проси прощения у Черношейкина и обшарь до единого все кусты. Война тебе это или детский сад?
Ваня осмотрел все кусты в большом саду, исколол руки.
Комиссар Филин слышал, как Дымов отчитывал парня, и с улыбкой отметил, что любимая поговорка капитана перешла к лейтенанту. Он одобрял, что тот не делал скидок молодому бойцу. "Кто же из них первым заговорит?" - интересовало комиссара. Ваня переживал размолвку, а вот его юный лейтенант унесся мыслями далеко и мечтательно смотрел на луну и быстрые облака.
Ждать пришлось недолго. Ваня вскочил:
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к ефрейтору Черношейкину?
– Комиссар тут старший, - заметил ему Дымов.
– Ну-ну, обращайся к ефрейтору, - подбодрил Филин.
– Товарищ ефрейтор, простите, что я с вами на "басах"...
– Ладно, Ванюшка, с кем греха не бывает...
– пришел на выручку добродушный Черношейкин, довольный, что парень прочувствовал свою оплошность; а от Ваниной обиды на лейтенанта ничего не осталось растаяла, что легкое облачко.
Машина, притормозив, уперлась в колонну пехотинцев.
– Эй, истребители! Кто у вас главный?
– спросили из темноты.
– В чем дело?
– откликнулся Филин.
– Подвезли бы малость нашу сестричку, а то у нее с ногой совсем плохо...
Крепкие солдатские руки подняли девушку, как пушинку, опустили в кузов. Лейтенант подвинулся. Ване не понравилось, что кто-то сел между ним и Дымовым. Он отвернулся и презрительно буркнул:
– Берут тут разных на войну... они толком и обуться не могут.
– Федоров!
– одернул его Дымов.
– А-а, это тот самый Федоров, который из палатки утащил вас?
– со смехом сказала девушка.
– Он самый, - подтвердил лейтенант, в темноте сразу не узнавший Аню.
– А вас после этого отправили в пехоту?
–
Дымов с Аней тихо переговаривались. Ваня крепился изо всех сил, чтобы не уснуть, голова его несколько раз склонялась к плечу девушки. Он встряхивался, отгонял сон. Но кончилось тем, что он уснул на ее плече. А она боялась пошевелиться и разбудить его.
Всю ночь ехали осторожно, с частыми остановками. Ранним утром колонны втянулись в длинную Яблоневую балку. Здесь-то их и настигли "юнкерсы"... Говорят, что до сих пор на дне этой балки выступает кровь. Может, это и не так, но весною там все красно от тюльпанов.
Проснулся Ваня от воя сирен пикирующих "юнкерсов". Бойцы горохом посыпались из кузова, с ними и Ваня. Дымов спрыгнул, махнул рукой, чтобы машины рассредоточились, побежал в придорожный кювет, но вдруг повернул назад: Аня никак не могла выбраться из машины. Только Дымов успел подхватить девушку из кузова, как подбежал Федоров и потянул его в сторону. Лейтенант не отпускал руку Ани. Так втроем они и завалились в канаву. Раздался взрыв. Пулеметная очередь угодила в ящик со снарядами на машине.
Ваня прижался к земле, но тут его больно ужалило сзади... Он дотронулся до штанов - на ладони осталась кровь. Ранило в самое неподходящее место. "Теперь все смеяться будут, а особенно эта Косопырикова... Отправит еще в госпиталь!"
Горели машины, вдребезги разлетались повозки, стонали раненые.
– Окопайся и сиди здесь!
– крикнул лейтенант и с Аней, Кухтой и Черношейкиным бросился спасать раненых.
"Как с резаного поросенка течет!" - досадовал Ваня. Индивидуального пакета на перевязку не хватило, пришлось сбросить гимнастерку и разорвать нижнюю рубаху на полоски.
Теперь нужно было отрыть ровик. Неподалеку, уткнувшись в землю, на противотанковом ружье лежал солдат, а сбоку у него торчала отполированная ручка саперной лопатки. Боязно было дотронуться до убитого, но Ваня превозмог себя, рванул лопатку. Торопливо вырыл небольшую ямку, попробовал свернуться в ней кренделем, но, поняв, что такая ямка не спасет, принялся снова рыть. Промокшие от крови бинты вместе со штанами присохли к телу и словно жестью раздирали рану, каждое движение причиняло боль. Углубив ровик, Ваня забрался в него, вытянул ноги и невольно вспомнил, как его, маленького, вот так же мать усаживала в корыте. Вдруг над ним возникло страшное, искаженное лицо солдата; он хотел укрыться в ровике, но, увидев, что место занято, побежал дальше и... ахнув, беспомощно осел на землю.
Ваня схватил валявшийся карабин, нашел в подсумке погибшего солдата бронебойные патроны и стал палить по крыльям бомбардировщиков, где находились бензобаки.
Неподалеку раздался шум мотора. В песчаной буре, среди вспышек разрывов и схлестнувшихся пулеметных трасс, среди сотен смертей ехал маленький, юркий "виллис". Ехал как ни в чем не бывало, лавируя между убитыми, горящими машинами, разбитыми повозками и тушами лошадей. Поравнявшись с Ваней, машина остановилась. Из нее выпрыгнул командарм Чуйков. За ним - три автоматчика и парнишка чуть постарше Вани.