Иван - я, Федоровы - мы
Шрифт:
– Мг...
– подтвердил Дымов, уписывая картошку с мясом.
Ваня лежал на земле, подперев руками голову, не сводил влюбленных глаз со своего лейтенанта и, потчуя его, забрасывал вопросами:
– Ну, а потом? Потом?..
– Откопал ногу...
– И всю ночь ползли? Да?
– с восхищением ахнул Ваня.
Комиссару вначале показалось, что всю эту сцену он видит во сне. Он даже протер глаза... Дымов сидел целый и невредимый, в изодранных брюках, из которых торчали исцарапанные и побитые, как у озорного мальчишки, коленки.
– Ты, Огонь?!
– Я, - подтвердил Дымов и, запрокинув голову, стал пить чай из котелка.
– Откуда?
– С того света.
– Пусть он ест, товарищ комиссар, - ограждал Ваня своего лейтенанта, считая, что только он имеет теперь на него право.
11
Огромной силой фашисты навалились на оборонявшую центр города дивизию Сараева и овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев.
Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана. Несколько раз, достигнув вершины, наши откатывались под напором превосходящих численностью фашистов. Бой на Мамаевом кургане не прекращался и ночью... Темень прорезали сотни молний-вспышек. Все кусты, все деревца были сметены осколками рвущихся мин и снарядов. Там до сих пор на каждом квадратном метре сотни ржавых осколков, и лишь редкими островками пробивается жесткая, как проволока, трава.
Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила.
Окровавленный и страшный, Дымов кричал охрипшим голосом, толкая автоматом лежащих, поднимая их в атаку.
– Лейтенант! Не троньте! Это мертвые!..
– в ужасе закричала Аня и выпустила из рук плащ-палатку, на которой тащила раненого.
– Давай вперед, вперед!..
– Это убитые! Убитые! Не троньте их! Не троньте!..
– Ну же!.. Вперед, говорю!..
– замахнулся автоматом Дымов, и тут до него дошло, что перед ним Аня.
В свете догорающей зеленой ракеты он увидел ее испуганное лицо. Руки лейтенанта с автоматом опустились...
– Вы ранены, - сказала она и, догадавшись, что он не слышит в этом грохоте, крикнула: - Ранены в голову!
– Все ранены!
– Дымов рванулся вперед и налетел на Ваню: - А тебе что приказали... Ступай назад!
– Не уйду!
– Мальчишка вцепился в лейтенанта.
– Марш отсюда!
– оторвал его от себя Дымов.
– Придешь, когда захватим высоту.
– Товарищ лейтенант...
– Убирайся!..
– оттолкнул
Все пять дней и ночей были сплошным грохочущим кошмаром. В последний день штурма, уже к вечеру, не многие достигли вершины. И чтобы удержаться, из последних сил с остервенением долбили твердую, как гранит, не поддающуюся землю. Лишь после этого позволили себе прильнуть к шершавой, сухой стенке окопа и долго-долго тяжело дышали: "Нет, фашист, ты нас отсюда не сбросишь!"
Только теперь Дымов ощутил навалившуюся усталость, почувствовал боль в ноге; раненая голова с затвердевшей кроваво-черной повязкой гудела, в висках острой болью отдавался пульс. Отдышавшись, он ухватился руками за край окопа, заставив себя подняться, и огляделся кругом...
Впереди, в овраге, поросшем кустарником, скапливались фашисты. Позади, по всему кургану до самого низу, убитые - и наши, и немцы. Дальше... Огромный разрушенный город бушует морем пожаров. Волга, в мазуте, пылает красными языками. Лишь на той стороне широкой реки сквозь дымовую завесу синеют дубравы. "До самой Волги чертов немец дошел!" сплюнул лейтенант: рот был забит сухой землей.
Справа от Дымова сержант Кухта и Черношейкин углубляли захваченные у немцев окопы, слева комиссар Филин с бойцами долбили сплошную траншею. "А где ж Ваня?" - подумал лейтенант.
Он приказал ему вернуться после того, как они закрепятся на вершине, а точнее, просто прогнал его. Теперь Дымов клял себя. Он знал, как Ваня, не смыкая глаз, дежурил у берега, когда он ходил в разведку за Дон, как под Гумраком собрался разыскивать его, пропавшего. Но и по-другому поступить было нельзя. Не мог же он позволить мальчишке идти с ними на штурм кургана.
Больше Дымову раздумывать не пришлось. Немцы двинулись в контратаку. И он строчил из автомата, бросал гранаты, кричал на подносчиков боеприпасов, чтобы они поворачивались быстрее.
Когда стемнело, фашисты прекратили наступление, но, мешая нашим закрепиться, жестоко обстреливали из пулеметов и минометов. И снова лейтенант отстреливался и остервенело долбил землю, соединяя свой окоп с траншеей.
Наконец соединили окопы в сплошную траншею, здесь же завалились на землю, всю изрытую минами, снарядами, бомбами, всю в острых, еще не остывших железных осколках.
– Эй! Кто там шевелится?
– крикнул Филин в темноту.
– Может, товарищ комиссар, среди убитых какой раненый... предположил Кухта. Он даже голову не в силах был поднять, не то чтобы сходить и посмотреть.
– Федоров! Ванюшка... Ты?!
– с надеждой спросил Дымов.
– Это я буду, товарищ лейтенант...
– подполз повар Удовико.
– Насилу вас отыскал. Все штаны на коленках ободрал. В пехоте термос чуть было не отняли, так я уж молчком стал ползать... Вот узнал вас по голосу...
– И протянул Дымову котелок: - Сготовил вам с Ванюшкой картошку. Говорит, все смоленские любят.